Фантазии господина Фрейда
Шрифт:
– Давай я их в воду поставлю, – сказала Надежда, забирая у нее букет.
– Весело тут у вас, – сказала я.
– Скучать не приходится, – подтвердила Надежда и пообещала: – Сейчас насчет чая распоряжусь.
– Мне, если можно, кофе, – попросила я.
– Значит, кофе, – согласилась она.
Мы с Клавдией Петровной прошли к стоявшим рядом с диваном креслам с журнальным столиком перед ними и сели. Оставшись наедине с ней и с Зинаидой Тимофеевной – успокоившийся кот не в счет, – я немного растерялась, потому что не знала, как начать разговор, Клавдия Петровна меня поняла и сказала:
– Таня, ты хотела меня о чем-то спросить?
– У меня так много вопросов, что я даже не знаю, с чего начать, –
– Зови меня как все – Лада, – предложила она.
– Спасибо, Лада! – согласилась я. – Так вот, я не могу понять, зачем вы вообще вышли замуж за Семена! Ну, не укладывается это у меня в голове!
– Я попробую тебе объяснить, но не уверена, что ты поймешь, – сказала она. – И не потому, что ты глупая, а просто поколение другое, воспитание, менталитет… Только долгая это история.
– И все-таки, очень прошу вас, расскажите! – попросила я.
– Ну, хорошо! Дима тогда прямо с выпускного вечера ушел, и я страшно на него обиделась, а уж когда узнала, что он, не попрощавшись со мной, из Расловки уехал, мне уже не до обид стало! Поняла я, что бросил он меня! И это после всего того, что между нами было! Вот и я решила уехать из деревни побыстрее, чтобы ничего мне о нем не напоминало. Мама, конечно, ничего понять не могла, сердилась на меня… До вступительных экзаменов еще целый месяц, а я уже лыжи куда-то навострила. А мне в деревне невмоготу было оставаться, на меня же все пальцем показывали – брошенная, мол! Любовь-то наша с Димой у всех на виду протекала. А если узнал бы кто-нибудь, что я не девица уже?! Тут уж не только мне, но и маме моей позор несмываемый! Словом, поругались мы с ней страшно, но я на своем настояла!
– В отца пошла! У него характер был крутой, да и я тоже не сахар! – подала голос Зинаида Тимофеевна. – Словом, собрала она вещички, а я тем временем отцу ее в Тарасов позвонила и попросила дочке с жильем помочь.
– Так у нее другой отец? – удивилась я.
– В том-то и дело. Мы с Георгием… – начала Зинаида Тимофеевна.
– Феоктистовым?! – не удержавшись, воскликнула я.
– А ты о нем откуда знаешь? – удивилась она.
– Из распечатки телефонных разговоров Лады, – объяснила я. – Я же вас искала – Зинаиду Тимофеевну Сазонову…
– Феоктистова я, давным-давно, а телефоном его пользовалась, потому что свой разбила нечаянно, – объяснила она. – Я в институте с Георгием познакомилась, фронтовик он был, как и я. Серьезный, немногословный, спокойный. А ведь нам, дурам девкам, по молодости что в парнях нравится? Чтобы он, как павлин, весь разноцветный был и с хвостом пушистым! Ну, ты поняла, о чем я?
– Чтобы выделялся чем-то, – покивала я.
– Вот-вот! Ухаживал за мной Георгий, а у меня на сердце Петька Сазонов лежал! Первый парень на деревне! В общем, ничего тогда у Георгия не вышло. Вернулась я после института, и сыграли мы вскорости свадьбу. Как отец ни уговаривал меня кого-нибудь другого в мужья себе присмотреть, а я уперлась и вышла-таки за Петьку! И года не прошло, как поняла я, что прав был отец – вляпалась я в это дерьмо всеми четырьмя лапами. Петьке ведь то лестно было, что я – председателева дочка и образование у меня высшее. А на деле оказалось, что никаких выгод его семье от всего этого нет – отец мой никакой потачки им не давал, а время-то нелегкое было… А тут еще дети у нас пошли. Я – агроном, целыми днями в поле, дети на свекрови, которая мне житья не давала, потому что я надежд их семейки не оправдала и не стала своего отца просить, чтобы им послабление вышло. Да и попроси я, ничего не получилось бы – не того был склада человек мой отец… В общем, крутилась я как белка в колесе, а Петька оказался не работник и не муж. Ему бы гармошку в руки, папироску в зубы, чуб из-под фуражки выпустить – и с девками на гулянке
– Это как же? – заинтересовалась я.
– А так: отец мой в дрожках ехал, а муженек мой перед лошадью бежал, а чтобы он пошустрее двигался, отец кнутом его по ногам охаживал, – объяснила она. – Так что не было у меня никакой жизни в его семье! А куда деваться, если я в институте в партию вступила и развод для меня означал бы конец карьеры. И тут я на одном совещании в Тарасове Георгия встретила – он тогда уже на хорошем счету был. Женат он был, конечно. И как-то так у нас все с ним закрутилось… А когда поняла я, что беременна, аборт делать не стала, вот Клава у меня и родилась!
– А он об этом знал, раз вы ему позвонили! – поняла я.
– Конечно, знал – я же с ней несколько раз в Тарасов приезжала, так что видел он ее. Клава ничего не подозревала, он был для нее просто моим сокурсником, дядей Жорой. А потом рыбалку как-то раз затеяли…
– Когда ваш муж с двумя старшими сыновьями утонул? – спросила я.
– Да, Мишка тоже с ними просился, да я его не отпустила. А сейчас жалею об этом, потому что, не будь его, Клавина жизнь совсем по-другому сложилась бы, – вздохнула она.
– История сослагательного наклонения не знает, – тихонько заметила я.
– Вот так я осталась вдовой и в дом к отцу вернулась. На руках двое детей, отец уже немощный, и еще колхоз! Ох и лихо мне пришлось! Ничего, сдюжила! Пиджак с наградами надену, и грудью вперед, что в райком, что еще куда-то! Фронтовая закалка меня выручила! Мишка все время к Петькиным родителям бегал, они его привечали – он же в отца не только лицом пошел, но и пел хорошо. А подлостью Мишка, видать, в свекровь мою бывшую удался, она редкостной гадина была, не тем будь помянута. Когда в Расловку нужно было перебираться, Мишка у родичей мужа и остался, сам захотел, ну а мы с Клавой уехали, – объяснила она и вернулась к прерванному рассказу: – Так что денег я Клаве с собой на первое время дала и велела ей к Георгию пойти, а уж он ее в общежитие устроит. А уж потом, раз она такая умная и самостоятельная, пусть как хочет, так и живет.
Посмотрела я на нее – и ох как много захотела ей высказать… только зачем постороннему человеку между матерью и дочерью влезать? Пусть сами разбираются. Промолчать-то я промолчала, но мой взгляд, видимо, был настолько выразительным, что Зинаида Тимофеевна и без слов все поняла.
– Ты, Таня, меня глазами не прожигай, – попросила она. – Все, что можно, я в свой адрес уже сама высказала! И такими словами, которых ты в жизни не слышала! А уж сколько я подушек слезами промочила и изгрызла! Сколько ночей не спала, о Клаве думая! Только куда мне от своего характера деваться? Уж какой есть! Да если б она тогда мне все рассказала, неужели бы я ее не поняла? А она все тишком да молчком! Вот и получилось то, что получилось!
– Ох, помню я наше рабочее общежитие – дом родной, – сказала появившаяся со столиком на колесиках Надя.
– Вы еще с тех пор знакомы? – спросила я у нее.
– Знакомы – не то слово, – ответила она, поставив вазу с цветами на большой стол, и начала расставлять чашки на столике перед нами. – Помню я, как Клава у нас в комнате появилась. Вид такой: не тронь – укушу! – а глаза грустные. Вещичек – одна сумка да стопка книжек, веревочкой перевязанная. Стали мы все знакомиться, тут и выяснилось, что она нигде еще не работает. Обрадовалась я, потому что незадолго до того сменщица моя по овощному ларьку добровольно-принудительно уволилась – с накладными химичила, вот я одна и надрывалась. А тут смотрю – девка из деревни, значит, в овощах разбирается, сразу видно, что честная, ну, и предложила ей моей сменщицей стать. Она и согласилась.