Фантом
Шрифт:
Алмазами я распорядился по-своему. С помощью профессора Данчева, с которым я поддерживал связь до его кончины, я обменял их на деньги.
Оставалось достойно жить и работать, растить сына и ожидать нового поворота в моем земном существовании.
***
Далее на отдельном листе отец писал, что он подготовил мне подарок – дом у моря уютный с четырьмя комнатами, большой верандой и кухней, небольшим участком земли и хозпостройками.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ КОНЦЕРТ СКРИПИЧНОЙ МУЗЫКИ
Взяв хозяйственную сумку, я вышел на улицу и двигался по городу со слезами на глазах, забыв о цели. Тоска распирала меня, мне так хотелось гармоничных и добрых отношений, мне так хотелось идти вот так просто по городу вместе с отцом, чувствовать то, что он чувствует, волноваться из-за того, из-за чего волнуется он, радоваться его радостям.
Я так жалел и так проклинал себя, что при жизни так мало уделял ему внимания, мало заботился о нем, был глух и черств и иногда не мог найти доброго верного слова. Почему мы так поступаем, почему мы так холодны к своим близким, откуда это чувство слепого эгоизма, стремление во всем видеть только себя, желание все переваливать на чужие плечи или откладывать на потом. Хотя иногда можно просто подойти и сказать: «Папа, я рядом. Как ты?»
Я ходил по городу и стремился уйти куда-то от себя, далеко; я хлебал теплое пиво, я возносился на колесе обозрения над красными крышами города, над флюгерами и дымарями, над антеннами и голубятнями, над деревьями и птицами, и думал о жизни, и о счастье.
Уже спустя два дня я встретился с Наташей и все рассказал ей, показал ей план дома, нарисованный отцом, рассказал о его последних приключениях.
Вечером мы пошли на концерт скрипичной музыки, на котором играл Володя.
Я не помню, что он играл. Но волшебство охватило меня с первых же тактов.
Действие происходило в заснеженной северной стране. Над хмурыми суровыми голыми скалами, абсолютно не страшась холода и бури, поднимался небольшой тусклый лучик света. Так нежно и немного торжественно начинался концерт.
Звучность скрипок нарастает, медовое солнце постепенно поднимается, но усиливается ледяной ветер. В звучавшей мелодии мы видим горных троллей, не страшащихся бурных вихрей, и в честь торжества жизни, исполняющих танец.
И тут Володя начинает побочную тему. Его скрипка - словно роскошный, переливающийся цветок в холодном синем царстве, его игра - волшебная, притягивающая, буквально светящаяся изнутри музыка. Дальнейшая мелодия демонстрирует величие северных скал, высоких и извилистых фьордов, шум бурно-пенных приливов. Главная партия в этой части - это северный вечер, когда огромные тени скал поглощают в себя редкие солнечные лучи, пытающиеся пробиться к земле.
И вдруг луч падает прямо на блестящую снежную шапку горы, создавая грандиозное прощальное свечение. Побочная мелодия в репризе - это уже ночное северное сияние - те же краски, что у цветка в экспозиции, но более лирические, возвышенные оттенки чего-то прекрасного и недосягаемого... А затем разыгрывается ночная метель - и так завершается первая часть. В ней природную стихию пытается одолеть
Эта музыка родила у меня яркие видения. Я увидел заснеженный лес и отца, смотрящего на непонятный, новый для него мир с лицом несдающегося человека, увидел печальное и мудрое лицо Щедрова на закате весеннего солнца, свою мать – красивую и молодую, шагающую в легком сером пальто и берете по весеннему городу… Все это пронеслось передо мною, как эпоха, как жизнь, в которой переплелись радость и печаль, добро и зло…
…Ошарашенные, просто очарованные музыкой и мастерской игрой музыканта, мы вышли с Наташей на вечернюю улицу.
Легкий ветер нес в себе запахи осени, а звезды падали, словно слезы, и мы не успевали загадывать желания.
К нам подошел Володя - торжественный, во фраке, но без привычного монокля и глумливой усмешки, и спросил, как нам его игра.
«Волшебно», «божественно», - так отвечали мы, еще пребывающие в восторге от его музыки, от пронзительного ее исполнения.
Я пожал ему руку, а он охватил ее и второй, а потом взял и Наташину руку и задержал их в своих больших, мастеровитых руках, улыбаясь, радуясь вместе с нами. В глазах его едва виделись слезинки, утопая в темных озерах печали…
Мы шли по городу с красными черепичными крышами, шумел ветер, летели листья, падали звезды, и я гадал, что же с нами будет, что нас ждет далее, какая судьба своими картами выложится перед нами?
Я держал теплую руку Наташи, которая обещала мне все же что-то хорошее…
У подъезда на скамейке маячили две тени – маленькая и большая.
– Кхм. А мы вас ждем, - хрипловато известил небрежно одетый бородач.
Я насторожился и исполнился воинственной решимости – опять посланцы Лягушина?
Бородатый человек отвел глаза, не выдержав моего сурового взгляда, и сказал виновато:
– Вот вы сказали давеча... Когда у меня ночевали. Просили сынка моего привести. Дали адрес свой. Обещали в школу пристроить.
Со скамейки встал белоголовый мальчишка с синими глазами, в которых были любопытство и какая-то надежда.
Бородатый замялся, пахнув на меня табачищем.
– Ну, ладно, мы не вовремя… Ну мы, того, пошли тогда, чего уж…
Я жестом остановил их.
ПОСЛЕСЛОВИЕ ОТ АВТОРА
Эти записки мне достались от крепкого загорелого человека лет пятидесяти, с выцветшими светлыми глазами, с которым познакомился на берегу во время морского путешествия.
Он пообещал мне нечто потрясающее и удивительное. И пока я, сидя на веранде его красивого дома, из которого видны были синие морские дали, с интересом читал его рукопись, он, волнуясь, вышагивал рядом, дымил трубкой, да следил за моей реакцией.
Закончив читать, я, немного потрясенный, спросил об истинности этих событий и о возможности все это напечатать.