Фантом

Дубянский Сергей

– Почему?

– Потому что нельзя показывать этому ублюдку, будто я боюсь его. Вы ж все, мужики, нападаете на тех, кто вас боится. Как собаки. А мы, как кошки. Мы можем блудить, где угодно, но за свой дом бьемся до конца, – она встала, – посуду помыть?

– Я сам помою.

Услышав в голосе обиду, Ира подошла и обняла Диму.

– Не сердись. Я уже готовлюсь – завожусь потихоньку, так что не обращай внимания. Мне было очень хорошо. Я приду еще… может, завтра или… короче, как получится.

– Ты точно не хочешь, чтоб я пошел с тобой? – он снова усадил Иру к себе на колени.

– С большим черным пистолетом? –

она засмеялась, – нет, не хочу. Но если потребуется помощь, я позвоню. Попробуй, только не спаси меня!.. – она погрозила пальцем.

– Спасу, ты же знаешь.

– Откуда мне это знать? – высвободившись, Ира направилась в коридор.

Только выйдя следом, Дима заметил, что уже стемнело, и на улице вспыхнули фонари, а на небе звезды. Они стояли на крыльце, целуясь самозабвенно, как школьники, не пробовавшие других вариантов близости.

– Может, все-таки останешься? – спросил Дима.

– Не сегодня. Сегодня мне обязательно надо появиться дома, – она последний раз чмокнула его в щеку, и заспешила по дорожке, шурша опавшей листвой.

Через минуту ее силуэт растворился в темноте, и Дима услышал, как хлопнула калитка. Он остался один, вдыхая свежий ночной воздух. В дом возвращаться не хотелось. Он сел на скамейку и задумался, что это было? Что должно последовать дальше, и может ли оно повлиять на его жизнь?

На улице становилось холодно и в дом все-таки пришлось вернуться. Если вне его все казалось свободным и спокойным, то при свете люстр, открытые в темноту окна выглядели, если не зловеще, то, по крайней мере, вызывали чувство тревоги и незащищенности. Он быстро стал закрывать их, пока вновь не оказался в окружении блестящих стекол, прочных стен и массивных ободранных дверей. Вновь пространство наполнилось тишиной, и медленно стала возвращаться атмосфера дома, которую Дима не ощущал как запах – просто исчезла прелесть неожиданно возникшей женщины и свежего осеннего сада.

Часы показывали десять. Он помыл посуду, убрал в холодильник остатки ужина и, в раздумье, остановился. Больше делать было нечего. Зайдя в комнату, робко, словно стесняясь самого себя, наклонился к подушке, пахнувшей ею. Не духами, а, именно, ею, и этот запах был гораздо притягательнее любой парфюмерии. Дима разделся и лег, обхватив подушку руками. Он пытался вновь представить то, что происходило здесь час назад, но картинка не складывалась, остался только чарующий аромат и какое-то всеобъемлющее воспоминание, не делящееся на слуховое и зрительное. Это была новая аура, повисшая конкретно над его постелью.

Сначала он просто наслаждался ею в сладостной истоме, потом глаза стали медленно закрываться. Он не сопротивлялся, надеясь, что воспоминание явится во сне, но тут, к своему ужасу, почувствовал знакомый запах перегретой травы, пыли, услышал стрекотанье кузнечиков и птичью трель где-то высоко-высоко. Вырваться оттуда он был не в состоянии.

…Дима лежал на земле, и сухая травинка больно колола щеку. С трудом повернувшись, почувствовал во всем теле, то ли слабость, то ли усталость. А еще он был мокрый с головы до ног и пахло от него тиной и еще чем-то, ассоциировавшимся с болотом. Первая мысль возникла о том, что партия проиграна. Но тогда, что он снова делает здесь? Сон ведь должен закончиться. Неужели ему предстоит начать новую партию, и так до бесконечности, пока он

окончательно не сойдет с ума?

Тяжело поднялся и пошатываясь, двинулся к шахматному столику. К его удивлению на нем еще оставались две белые фигуры: король и ферзь. У черных ферзя не было, зато сохранился конь, ладья, два слона и четыре пешки, неудержимо рвущиеся в ферзи. Дима понимал, что сопротивление бесполезно, поэтому ему хотелось лишь одного – быстрее проиграть и проснуться. Но стоило ему протянуть руку, чтоб положить своего короля на доску, как сзади, где только что никого не было, раздался тревожный голос:

– Не делайте этого, Ваше Величество!

Дима обернулся. Перед ним стояла его генерал. Она не улыбалась, как обычно, а была серьезна и сосредоточена. Дима вдруг решил, что она ему кого-то напоминает. Сколько ночей они общались, но такого чувства не возникало ни разу.

– Почему? – спросил он.

– Это будет неправильное решение, Ваше Величество, ведь мы должны выиграть.

– Почему обязательно мы должны выиграть?

– Потому что только так Вы избавитесь от всего этого.

– Но ее невозможно выиграть…

Генерал все-таки улыбнулась, но как-то безрадостно.

– Ваше Величество, ничего невозможного не бывает. Скажу честно, я оказалась здесь случайно. Я фигура из другой игры, но нельзя Вам было начинать партию без ферзя. Вам и так собирали армию из разных комплектов, поэтому она и получилась такой, мягко говоря, странной. Вы с самого начала видели, что никакой я не ферзь. Настоящего ферзя потеряли много лет назад. Но Вы доверили мне командование, и теперь я должна оправдать доверие. Я должна выиграть, хотя и не люблю использовать собственные методы. Я ж говорила, моя игра совсем другая… – она вздохнула и одним движением сбросила плащ.

Дима остолбенел, потом отпрянул, а генерал стояла, наслаждаясь произведенным эффектом. Дима увидел знакомые родинки на левой груди и возле пупка, большие коричневые соски и даже два малюсеньких синяка на плече. Но голова… это была совсем другая голова с роскошными белыми волосами и лицом, в котором, хоть и угадывались знакомые черты, но это, вообще, не могло являться лицом обычной женщины!..

Когда генерал повернулась, и Дима увидел синяк на ягодице, то почти не удивился. Тело он признал. Хотел спросить про синяк, чтоб удостовериться окончательно, но не знал, как это сделать, а потом и вовсе забыл про него, потому что генерал неожиданно легла на живот, приподняв голову и руки. Ноги были выпрямлены, носки оттянуты; тело ее напряглось и… стало менять форму. Оно удлинялось, обретая при этом серебристый цвет; ноги срослись, образуя, совместно с туловищем, нечто сигарообразное, заканчивающееся угловатым профилем там, где раньше располагались ступни. Одновременно заострились и исчезли кисти рук, а сами руки раскрылись в правильные треугольники, захватив пространство до самой талии.

Ее тело, меняя женскую красоту на непередаваемую красоту геометрических линий, постепенно превращалось в фюзеляж самолета, и только голова не изменилась, не стала заостренным носом с антенной – она продолжала оставаться женской. Из ее глаз выкатились две слезинки, говорившие о том, насколько мучительно происходит превращение, но, в конце концов, самолет встал на шасси (наблюдая за лицом, Дима не заметил, откуда они взялись). Когда превращение завершилось, «самолет» повернул голову и улыбнулся.