Фантомас и пустой гроб
Шрифт:
Генерал Грундал грустно улыбнулся:
— Увы, я не могу ответить на ваш вопрос. Я не знаю, где королева. Зато я знаю, что пока вы находитесь на троне, трону ничего не грозит. Поэтому я умоляю вас не отказываться от роли, которая волею обстоятельств выпала на вашу долю! Сегодня, благодаря вам, мы избегли ужасных дипломатических осложнений. Прошу вас, мадам, побудьте еще некоторое время нашей доброй и милостивой королевой! Как раз сегодня должен состояться традиционный королевский прием, в ходе которого государыня выслушивает прошения своих подданных. Я верю, что
Генерал низко поклонился и отошел: этикет не позволял ему долее продолжать этот разговор. Главный камергер ван ден Хорейк уже приближался к ним с таким видом, будто что-то подозревал.
— Ваше величество возвращается во дворец? — спросил он.
— Да, — сказала Элен, — и пусть министры сядут в мою карету, нам надо посовещаться… А затем я буду принимать прошения от моих подданных.
Час спустя, надев более скромный туалет, который, тем не менее, шел ей еще больше, чем парадный наряд, Элен заняла место в зале приемов, куда, следуя указаниям камергеров, один за другим заходили просители. Здесь были вдовы, пришедшие просить о пенсии после смерти мужей, находившихся на государственной службе; бедные рыбаки, лишившиеся своих лодок или сетей; другие люди, по разным причинам оказавшиеся в беде и просившие о вспомоществовании… Путаясь в формулах придворного этикета, они в конце концов отбрасывали их и начинали говорить с королевой так же просто и бесхитростно, как говорили бы со своей соседкой.
Элен наконец-то почувствовала, что в своей новой роли она может хоть кому-то оказать реальную помощь. И никто не отходил от ступеней ее трона, не получив желаемую милость. А манера, с которой она разговаривала с людьми, была такова, что все просители, выходя из дворца, не уставали повторять:
— Благослови Господь нашу милостивую королеву Вильхемину! Только злые люди могут замышлять против нее что-либо недоброе!
Вдруг Элен вздрогнула и побледнела: в череде просителей она увидела два знакомых лица: это были Жюв и Фандор! Что бы это значило? С какой целью они явились?
— У вас есть прошение? Дайте мне вашу бумагу, — обратился к ним один из камергеров, стоящих у трона.
— Пусть Ее величество сама соблаговолит прочесть… — проговорил Фандор, державший в руке конверт. И в глазах его Элен прочла немое признание в вечной любви, безграничной преданности, безмерном восхищении. И молодая женщина ответила ему столь же нежным, столь же пылким взглядом. Но тут же она овладела своими чувствами.
— Господин камергер, — сказала она, — передайте мне прошение.
И так как камергер хотел заглянуть в бумагу (помогать королеве входило в его обязанности), Элен добавила:
— Прошу вас отойти, я разберусь сама…
Недовольный камергер удалился, и Жюв, пока Фандор невнятно бормотал слона любви, быстро изложил суть дела:
— Элен, мы узнали, что Бобинетта содержится в государственной тюрьме, ее принимают за самозванку и обращаются с ней соответственно… Надо, чтобы вы подписали ей помилование!
— Разумеется, мой дорогой Жюв! Только как это сделать? Я не могу помиловать самозванку, узурпаторшу престола, не вызвав громкого скандала…
— Конечно, и мы это предусмотрели. Вы помилуете заключенную, содержащуюся в камере номер семнадцать, не указывая ее имени… Никто, кроме генерала Грундала, не знает, что в этой камере содержится мнимая самозванка. А генерал акта о помиловании не увидит…
Элен кивнула головой. Впрочем, она не очень внимательно слушала Жюва, потому что в это же самое время Фандор шептал ей:
— Элен, я люблю вас… Я схожу с ума от страха за вас. Не давайте втянуть себя в опасные авантюры! Бегите!.. Возвращайтесь во Францию…
— Нет, Фандор… — так же шепотом отвечала Элен. — Меня здесь удерживает долг. Я могу принести пользу и, следовательно, обязана это сделать!
— Умоляю вас, уезжайте! Я молю вас об этом как… как о милости!
С нежной улыбкой Элен ответила Фандору:
— Я сегодня оказала милость всем, кто ее у меня просил. Но в этой милости я вынуждена вам отказать… Не сердитесь на меня, этого требует мой долг!
И, не дав Фандору времени ответить, Элен обратилась к камергеру:
— Господин камергер, пожалуйста, акт о помиловании!
Камергер поклонился и протянул ей гербовую бумагу, на которой уже стояла королевская печать.
— Вашему величеству угодно, чтобы я заполнил формуляр? — спросил он.
— Нет, спасибо.
Элен собственной рукой начертала формулировку помилования и протянула бумагу Жюву со словами:
— Ступайте и помните, что королева остается вашим другом… Если у вас появятся новые просьбы, я буду рада их исполнить!
Выходя из дворца, Жюв сказал Фандору:
— Какая восхитительная королева!
Но Фандор, разрываемый между любовью и тревогой, шептал, подняв глаза к небу:
— Элен отказала мне в милости!.. Она не хочет бежать… Ах, она достойна величайшей любви!
Единственный проситель, которому королева отказала в милости, испытывал к ней самую страстную любовь и самое высокое восхищение!
20. ПОТЕРЯННЫЙ ПЕРСТЕНЬ
Жоффруа Бочка и Бенуа Сундук чувствовали себя как нельзя лучше в домике господина Эйра, куда они вернулись после драматических событий, связанных с покушением террориста на королеву. Господин Эйр предложил им поработать у него на плантации. Два силача согласились, и теперь каждое утро они выходили на сбор роз. Эта работа казалась им смешной и несерьезной, и их очень удивляло, что за нее еще платят деньги!
Утром третьего дня после покушения господин Эйр сказал им за завтраком:
— Друзья мои! Вы можете оказать мне большую услугу. Мне кажется, что многие из тех лиц, о которых вы мне рассказывали и судьба которых меня чрезвычайно интересует, находятся сейчас в Амстердаме. Я прошу вас, — помогите мне их разыскать!
Все последние дни господин Эйр был чрезвычайно взволнован, не спал ночами, и Жоффруа с Бенуа слышали, как он беспрестанно расхаживает взад-вперед по своей комнате на втором этаже.