Фантомная память
Шрифт:
– Доктор Флавиан ни в коей мере не нарушил врачебную тайну. Он был уверен, что я в курсе. А я должен был бы быть в курсе!
– Это еще почему? Я помог ей сделать эти надрезы, потому что она буквально умоляла меня, вот и все!
– Она вас об этом умоляла?
– Записать эту бессмыслицу на своем теле стало ее навязчивой идеей. Она непрестанно твердила, что это единственное решение, единственный способ полностью сохранить достоверную информацию. Что на ее теле никто не сможет уничтожить или подделать эту запись.
Взгляд Фредерика
– У меня не было выбора, она буквально впала в истерику. Вы прекрасно знаете, как она ведет себя, когда вобьет что-то себе в голову. Фиксирует свои мысли, делает аудиозаписи, постоянно, без остановки повторяет одно и то же. И тогда я сделал это, чтобы… чтобы помочь ей. И потому, что… у нее не хватало смелости решиться на это самой, как она, кстати, поступила в первый раз.
– Выходит, Манон уже подвергала себя такому самокалечению? Она никогда мне не рассказывала.
– С какой стати?
– Потому что это является частью терапии! Видите ли, более трети моих пациентов калечат себя! Они используют свое тело как блокнот для записей. И знаете, чем это все заканчивается? Психиатрической клиникой! Что означает эта фраза: «Отправляйся к Глупцам, неподалеку от Монахов»? А что за история с могилой? Как вы можете объяснить, что надпись так резко обрывается?
– Это довольно сложно. И у меня сейчас нет желания объяснять вам что-либо. Не время и не место.
– Опять какая-то связь с Профессором, я прав?
Фредерик не ответил. Он осторожно поправил на Манон рубашку и накрыл ее простыней. Ванденбюш не настаивал. Однако повторил:
– Да… Вам следовало бы сказать мне об этом…
Фредерик повернулся к нему и, сжав кулаки, закричал:
– Надо найти того гада, который ее похитил!
Губы Манон едва заметно шевельнулись. Фредерик присел на край кровати:
– Я здесь, сестренка. Не волнуйся…
Он взял Манон за руку и нащупал корку запекшейся крови. Заинтригованный, он повернул ее ладонь наружу.
Послание подействовало на него, как удар ножом.
«Пр вернулся».
Фредерик почувствовал, что ноги не слушаются его.
Прошлое снова всплыло. То прошлое, которое Манон с диким ожесточением, день за днем, гнала прочь, доводя себя до болезни.
Профессор…
Фредерик схватил лежащий на тумбочке бинт и принялся перевязывать покалеченную руку сестры. Скрыть правду.
Стоящий за его спиной Ванденбюш не двинулся с места. Все его внимание сосредоточилось на органайзере. Он произнес:
– С некоторых пор меня не покидает одна мысль… Вы сказали, что обнаружили «N-Tech» в квартире Манон?
– Да, рядом с компьютером.
– А… А входная дверь была…
– Открыта, – перебил его Фредерик, заканчивая бинтовать.
– Вы, как и я, знаете, что Манон никогда не расстается со своим органайзером. Стоит ей хоть на минуту выйти на улицу, она берет его с собой. Фредерик… Я полагаю, что Манон похитили из дому… От вас…
Муане мертвенно побледнел:
– Я сейчас вернусь. Мне нужно выпить кофе…
Он бросился к выходу. В вестибюле он столкнулся с бегущей женщиной. Взгляд у нее был весьма решительный.
Какая-то кудрявая блондинка в старых солдатских ботинках, сплошь покрытых грязью.
11
Торопливо приведя себя в порядок в туалете, Люси пригласила Ванденбюша к кофейному автомату, стоявшему в правом углу вестибюля, напротив стойки регистрации. Распластавшись в креслах, томились больные, бледные, как покойники. Отделение неотложной помощи постоянно находилось на грани между двумя мирами. Пробуждение, сон. Жизнь, смерть.
– Пока Манон не очнулась, расскажите мне ее историю, – начала Люси. – Кто она такая? Какой именно болезнью страдает?
Она сунула в щель автомата монетку и сделала себе крепкий кофе без сахара, а Ванденбюш выбрал горячий шоколад. Когда Люси повернулась к нему спиной, он с ног до головы осмотрел ее беспокойным, бегающим взглядом – особенно туго налитые ягодицы. Довольно забавно для такой миниатюрной женщины. Обута в какие-то отвратительные военные ботинки, покрытые, как и джинсы, слоем засохшей грязи. Пышная курчавая шевелюра могла бы подчеркнуть ее бархатистые округлости, если бы волосы не были так неловко прихвачены красной резинкой и не болтались мокрыми патлами. Что же до макияжа… его просто-напросто не было. Красота – это еще не все. Ванденбюш ненавидел неухоженных женщин.
– Впервые я встретился с Манон Муане чуть более двух лет назад, – заговорил он. – У нее были серьезные нарушения памяти. Примерно за год до этого в Кане Манон подверглась нападению.
Люси порылась в кармане и вооружилась блокнотом и дешевенькой обгрызенной ручкой.
– Значит, начало две тысячи четвертого… А что за нападение?
– Она застала у себя вора, тот попытался задушить ее. Жила она в богатом квартале, в предместье Кана. Тогда весь район охватила волна краж. Местная полиция подозревала организованную банду. И как раз в тот момент, когда незваный гость спасался бегством, привлеченные криками соседи постучали в дверь. Злоумышленник прихватил украшения и различные ценные вещи. Когда Манон обнаружили, она была без сознания. Живая, однако ее мозг получил непоправимые повреждения.
Люси торопливо царапала в блокноте какие-то значки, которые никто, кроме нее, не мог бы разобрать.
– И она потеряла память. Простите, одну из своих памятей, если я правильно поняла доктора Хардифа.
Ванденбюш на мгновение прикрыл глаза:
– Манон не потеряла память, или памяти, как вы говорите. Это происходит совсем не так, как показывают по телевидению, когда человек, страдающий нарушениями памяти, забывает абсолютно все, вплоть до того, что надо делать, чтобы ходить. На самом деле памяти Манон почти невредимы.