Фантомный бес
Шрифт:
– Зачем? – спросила Мура.
– Так надо было. Знаете с кем?
– Нет.
– С Распутиным.
– С кем? – поразилась Мура.
– Да, с Григорием Ефимовичем, «старцем» нашим.
– Почему? Зачем?
– Александр Федорович послал на переговоры.
– Трепов?
– Ну да, председатель Совета министров. Он, кстати, шурин мой.
– Но послал он вас к «старцу» не вино пить, а, как я понимаю, по делу.
– Еще по какому. Сам он Распутина терпеть не может и видеть его не желает. Но передвигать министров без одобрения «старца» он не может. Государь не даст согласия. А передвигать надо срочно. Нынешнее правительство недееспособно.
– Ничего себе!
– Я умею с ним разговаривать. Меня он терпит. Однажды он сказал мне: «Знаю, что и ты враг мой. Но ты честный. И пьешь хорошо».
– И что, разговор вчера получился?
– Не очень. Но расстались мы со «старцем» по-доброму. Даже обнялись.
– Я бы не смогла, – Мура поежилась.
– Ну да, – усмехнулся генерал. – А вот иные фрейлины могут.
– Жуть! – прошептала Мура.
– Понимаете, Машенька, Распутин, как к нему ни относись, человек необычный. Вы слышали, как он недавно спас фрейлину Вырубову? Аннушку, общую нашу любимицу.
– Это когда поезд?..
– Да, да. Страшная была авария.
– Краем уха. Деталей я не знаю.
– Аннушка ехала в Царское Село. Встречные поезда столкнулись. Ужас! Вагоны были почти пустые, и пострадавших не так уж много. А вот Аннушка… Ее просто раздавило. Доктора сказали, выжить нельзя, и дали несколько часов.
– Бедняжка!
– Послали телеграмму Распутину. Он примчался мигом. Сел у постели умирающей и начал молиться.
– И?
– Аннушка задышала, открыла глаза. Доктора были в трансе. Не могли поверить. А Распутин сказал, что будет целехонька, только хромота останется. Ну да, ведь все кости были раздроблены.
– Чудо.
– Императрица так и сказала – «чудо»! И не слишком-то удивилась. Она к чудесам «старца» привыкла. Сколько раз он наследника спасал.
– Ужель это правда?
– То-то и оно. Он ведь у нас и провидец. И мужик при этом хитрющий. В который раз он повторяет, что жизнь Алексея Николаевича и все существование дома Романовых, да и вообще все благо России зависит от его молитв. Ежели помрет он, все пойдет прахом. Так и сказал. Как отрезал. Царица в это свято верит. И царь тоже. Самое странное, что и я начинаю в это верить.
– А вы знаете, Александр Александрович, – сказала вдруг Мура. – Я вас понимаю. Я и сама склонна верить чему-то такому. Ведь на меня порою тоже что-то налетает… неосознанное… темное… Чую, например, когда с кем-то плохо будет. Переживаю, дрожу… Но предсказывать не берусь. Боюсь. Наоборот, отгоняю, стараюсь забыть.
Искривленное пространство
А Эйнштейн в эти самые дни в Прусской академии в Берлине делает доклад о только что законченной им Общей теории относительности. В Германии военный угар, все в едином патриотическом порыве за победоносную войну, даже социалисты в парламенте голосуют за военные ассигнования. Германия наступает. Захвачены Эльзас, Бельгия, под немецкими ударами бегут французы, на востоке вот-вот падет Рига. На улицах Берлина непрерывно маршируют солдаты. Народ приветствует их радостными криками. Гремят военные марши. А в академическом зале прохлада и спокойствие. И известное недоумение. Профессора слушают доклад молодого ученого, который успел прославиться своими парадоксами. Слушают внимательно, но не слишком понимают, о чем толкует этот несколько лохматый и с виду немного наивный теоретик, исписавший доску довольно зубодробительной математикой.
А говорит он об искривлении пространства-времени под влиянием тяготения. Само это выражение ученому собранию кажется диким. Уже десять лет пробежало со времен его первых статей о сокращении пространства и замедлении времени. После периода бурных споров к этим удивительным новинкам потихоньку привыкли. Но они целиком относились к электродинамике, то есть к движению тел в электромагнитном поле. Ну, это куда ни шло! Но как быть с гравитацией? А ведь тяготению подвержены все и вся, начиная с яблока Ньютона и кончая межзвездным туманом. Планеты движутся вокруг своих звезд. Звезды вокруг центра галактик. Да и люди не улетают с Земли лишь потому, что имеют вес. Но сила этого притяжения, так хорошо нами ощущаемая, по своей природе совершенно непонятна. Ибо она, будучи невидимой, легко проникает везде и всюду, включая нутро самих атомов, преград для нее не существует. Возможно ли как-то совместить ее с силами электричества и магнетизма? Как они там, внутри атома, в круговерти электронов, вместе уживаются, не мешая друг другу? Как уживаются где-нибудь на краю галактики? Или у самых дальних звезд?
– Помимо сложных математических выкрутасов, – говорит докладчик, – есть довольно простые и ясные соображения, хотя проверить их нелегко. Мы полагаем, что частица света, то бишь фотон, в состоянии покоя массы не имеет. Когда он неподвижен, его масса – ноль. Но он всегда в движении. И вот тут масса у него появляется. И это решительный момент. Потому как луч света, пробегая возле массивного тела, будет к этому телу притягиваться, ибо малая масса всегда будет стремиться к массе большей. Это значит, что луч света отклонится от своего пути, немного искривится. Но мы знаем, что луч света – это идеал прямой линии. Но в данном случае прямые становятся вдруг непрямыми, вот почему это отклонение я называю искривлением пространства.
– Этого не может быть! – встает авторитетный физик, нобелевский лауреат Ленард. – Искривление луча под действием массы? Это невозможно себе представить. Триста лет физика со времен Галилея, а позже Френеля… Да нет, три тысячи лет астрономия со времен халдейских звездочетов…
– А это не нужно себе представлять, – перебивает его докладчик. – Эпоха представлений уходит в прошлое. Мир вовсе не такой, каким мы его привыкли представлять. Сейчас иная задача: все это нужно просто проверить, ибо мои вычисления – а они здесь, перед вами – показывают, что это так. Пусть это даже против всех наших прежних представлений.
– Как же это проверить? Где найти столь великую массу, чтобы эффект был хоть как-то измерим?
– Как ни странно, варианты есть. В нашем астрономическом углу мы знаем лишь одну более или менее приличную массу – это наше родное светило. Надо с помощью телескопа найти на небе далекую звезду и зафиксировать ее на фотопластинке. Затем дождаться, когда из-за вращения сфер она окажется рядом с Солнцем, и зафиксировать снова. Если новая точка на фотопластинке хотя бы чуть сдвинется, значит, могучее светило наше луч этой звезды притянуло и немного отклонило.
– Э, дорогой мой, хорошо вам мечтать. Разве можно разглядеть далекую звездочку рядом с пылающим Солнцем?
– Поживем – увидим, – заключил докладчик то ли нахально, то ли необоримо смело.
Однако за пределами Германии нашелся ученый, который не просто принял новую теорию Эйнштейна, но страстно ею заинтересовался. Это был английский астрофизик Артур Эддингтон. Уже на следующий год он прочитал лекцию по Общей теории относительности на съезде Британской ассоциации, а еще через пару лет подготовил обширный доклад для Английского физического общества. Его рассказ об искривлении лучей света под действием массивных тел слушали с нескрываемым интересом. Дело оставалось за малым – проверить это искривление на практике.