Фантомы
Шрифт:
Голос был очень приятный. И мелодичный.
Но почему-то от него кровь стыла в жилах.
Копперфильду никогда не доводилось слышать ничего подобного. Хотя голос был детский, нежный и тонкий, в нем все-таки присутствовало нечто такое... такое, что никак не должно было бы чувствоваться в голосе ребенка. В нем безусловно и явно не было ни малейшей наивности. Пожалуй, в нем было знание. Да. Слишком хорошее знакомство с массой ужасающих вещей. Угроза. Ненависть. Презрение. Все это не звучало откровенно, но ясно ощущалось под внешней поверхностью, билось под ней, как нечто
Иисус меня любит,
Иисус меня любит,
Да, Библия так говорит...
— Они ведь рассказывали нам об этом, — проговорил Голдстейн. — Доктор Пэйдж и шериф. Они говорили, что слышали то же самое по телефону, а потом из раковины на кухне. Мы им тогда не поверили: это так дико звучало.
— Сейчас мне это уже не кажется диким и странным, — сказал Робертс.
— Нет, не кажется, — согласился Голдстейн. Даже через переговорное устройство чувствовалось, как он дрожит внутри своего скафандра.
— Этот голос идет на той же волне, на которой работают наши радиофоны, — сказал Робертс.
— Да, но каким образом?... — удивился Копперфильд.
— Веласкез, — произнес вдруг Голдстейн.
— Конечно, — согласился Робертс. — В костюме Веласкеза есть радиофон. И оно воспользовалось этим радио-фоном.
Ребенок вдруг перестал петь. Тихо, почти шепотом он проговорил: «Помолитесь. Все помолитесь. Не забудьте помолиться». И захихикал.
Они ждали, что последует дальше.
Но теперь настала полная тишина.
— По-моему, оно нам угрожало, — проговорил Робертс.
— Прекратить эти разговоры, черт побери! — заявил генерал Копперфильд. — Нечего бросаться в панику.
— А вы обратили внимание, что мы все теперь тоже говорим «оно»? — спросил Голдстейн.
Копперфильд и Робертс посмотрели на него, потом друг на друга и ничего не ответили.
— Мы стали говорить «оно» точно так же, как говорят доктор Пэйдж, шериф и полицейские. Означает ли это... что мы фактически полностью встали на их точку зрения?
В голове у Копперфильда все еще звучал этот странный детский голос, вроде бы и человеческий, и в то же время какой-то такой, словно он исходил от привидения.
Оно.
— А, бросьте, — проворчал он. — Давайте-ка лучше за дело, у нас еще тьма работы.
И он снова погрузился в изображение на экране компьютера, но сосредоточиться ему никак не удавалось.
Оно.
К половине пятого вечера того же дня — понедельника — Брайс прекратил осмотр домов. Сумерки должны были наступить еще часа через два, но все уже вымотались до предела. Вымотались от хождения вверх и вниз по лестницам. От созерцания чудовищных, противоестественных трупов. От мерзких сюрпризов. Вымотались от осознания масштабов произошедшей человеческой трагедии и от того постоянного ужаса, что притуплял все чувства. От страха, что неистребимым тугим комком засел в груди у каждого. И от постоянного нервного напряжения, от которого они уставали сильнее, чем от тяжелой физической работы.
К тому же, Брайсу стало
Накануне вечером Брайс был категорически против того, чтобы Национальная гвардия бродила по Сноуфилду и путалась у них под ногами. Но теперь на протяжении почти целых суток он сам и его подчиненные имели возможность беспрепятственно осматривать весь городок. Специалисты из бригады Копперфильда тоже собрали необходимые им пробы и сейчас занялись исследованиями. Теперь, как только Копперфильд сможет со всей определенностью заявить, что бактериологической угрозы в Сноуфилде нет, в город можно будет вводить национальных гвардейцев в помощь подчиненным Брайса.
Поначалу, когда он почти ничего не знал о происшедшем и о положении в городе, Брайс был не расположен поступаться в чью бы то ни было пользу своей властью: ведь городок все-таки входил в сферу его ответственности. Сейчас он тоже не хотел поступаться властью, но был уже готов поделиться ответственностью. Ему необходимы были дополнительные люди. Реальная ответственность с каждым часом становилась все больше, давила все сильнее, и он был готов переложить часть ее на другие плечи.
Вот почему в половине пятого вечера, отозвав поисковые группы и группы осмотра назад в гостиницу «На горе», он позвонил губернатору штата и переговорил с ним. Они договорились о том, что Национальная гвардия будет приведена в состояние повышенной готовности и начнет действовать, как только от Копперфильда будет получено сообщение, что все чисто.
Едва Брайс положил трубку, как раздался звонок от Чарли Мерсера, дежурного сержанта из штаба полиции в Санта-Мире. У него были кое-какие новости. Флетчер Кейл совершил побег во время перевозки его в окружной суд, где ему должно было быть предъявлено обвинение в двух убийствах первой степени.
Брайс был вне себя от ярости.
Чарли молча слушал, давая начальнику выпустить пар, а когда Брайс понемногу начал успокаиваться, он добавил:
— Есть еще кое-что похуже. Он убил Джо Фримонта.
— Вот черт, — выругался Брайс. — А Мэри сказали?
— Да. Я сам к ней сходил.
— Как она восприняла?...
— Плохо. Они прожили вместе двадцать шесть лет. Еще одна смерть.
Всюду смерть.
О Господи!
— А что известно о Кейле? — спросил Брайс у Чарли.
— Мы полагаем, что он угнал машину от жилого дома, что стоит через улицу позади здания полиции. Там со стоянки одна машина пропала. Мы выставили заградительные посты на всех дорогах, как только обнаружили, что он сбежал, но у него был примерно час форы.