Фараон
Шрифт:
Обвинения были настолько нелепы, что я не знал, с чего начать свое опровержение. Все, что я мог придумать в свою защиту, - это отрицать обвинения и повторять снова и снова: "Нет! Все произошло совсем не так. Фараон Тамос был мне как сын, единственный сын, который у меня когда-либо был. Все это он отдал мне в награду за те услуги, которые я оказывал ему на протяжении пятидесяти лет его жизни. Я никогда ничего у него не крал - ни золота, ни серебра, ни даже буханки хлеба.’
Я мог бы и не говорить, ибо Фараон продолжал перечислять выдвинутые против меня обвинения: "Этот убийца Таита использовал свои знания о наркотиках и ядах, чтобы убить еще одну драгоценную царственную женщину. На этот раз его жертвой стала моя собственная прекрасная, нежная и горячо любимая мать, царица Сааморти.’
Я ахнул, услышав такое описание этой чудовищной шлюхи. Я лечил многих ее рабов, которых она лично кастрировала или забила до полусмерти. Ей доставляло удовольствие жестоко издеваться надо мной из-за моего искалеченного мужского достоинства, оплакивая тот факт, что другие опередили ее с ножом для мерина. Ее служанки были с выгодой наняты для контрабанды, казалось бы, бесконечной вереницы рабов-мужчин в ее изысканную спальню. Непристойности, которые она практиковала с этими жалкими созданиями, вероятно, привели к рождению того самого человека, который стоял сейчас передо мной, читая мой смертный приговор: его могущественное Величество Фараон Аттерик Туро.
Единственное, что я знал с абсолютной уверенностью, так это то, что зелья и лекарства, которые я отчаянно вводил царице Сааморти, не были достаточно целебными, чтобы вылечить грязные болезни, которые один или несколько из ее бесчисленных любовников впрыскивали в ее нижние отверстия тела. Я желаю ей покоя, хотя уверен, что боги в своей мудрости откажут ей в этом.
Однако это не было концом ужасных обвинений, которые Фараон Аттерик должен был выдвинуть против меня. Следующий был таким же надуманным, как и все предыдущие обвинения, вместе взятые.
– Затем он грубо обошелся с двумя моими царственными тетушками, принцессами Бекатой и Техути. Правда, моему отцу удалось устроить для них обоих брак с самым могущественным и сказочно богатым монархом в мире, могущественным Миносом Критским. Фараон, мой отец, отправил этих царственных Дев в Караване на их свадьбу с Миносом. Их свита отражала наше собственное богатство как нации. В ней было несколько сотен человек. Сокровище, которое было приданым моих сестер, составляло почти двести лакхов тонких серебряных слитков. Мой отец Фараон Тамос снова доверился этому мерзкому преступнику и негодяю, которого вы видите перед собой: Таите. Он отдал ему командование караваном. Его помощниками были два офицера-капитан Зарас и полковник Хуэй. По моим сведениям, этому существу, Таите, удалось добраться до Крита и выдать моих сестер замуж за Миноса. Однако в извержении горы Кронос, вызванном яростью одноименного бога Кроноса, того, кто является отцом бога Зевса и был навечно прикован своим сыном в недрах горы ...’
Здесь Фараон ненадолго остановился, чтобы перевести дух, а затем поспешил продолжить свои дикие обвинения: - "...Минос был убит падением скал, когда остров Крит был опустошен извержением вулкана. В последовавшем хаосе эти два пирата, Зарас и Хуэй, похитили обеих моих тетушек. Затем они захватили два судна, принадлежавшие флоту моего отца фараона Тамоса, и бежали на север, в неизведанные и дикие архипелаги на дальнем конце света. Все это было против воли моих тетушек, но при попустительстве и поддержке обвиняемого негодяя Таиты. Вернувшись в наш Египет, Таита сказал фараону, что его сестры погибли во время извержения вулкана, и Фараон прекратил их поиски. Таита должен нести всю вину за их похищение и те лишения, которые они, несомненно, испытали. Одно это подлое деяние заслуживает смертного приговора для его исполнителя.’
И снова единственный вердикт, который я мог честно признать, был виновен - виновен в том, что позволил двум молодым женщинам, которых я люблю даже больше, чем они любят меня, найти истинное удовлетворение и счастье после того, как они выполнили свой долг до конца. Но я снова мог только таращиться на своего обвинителя и хранить молчание, которое обещал Бекате и Техути, когда посылал их искать счастья с теми, кого они действительно любят.
Фараон отвернулся от меня, выпрямился во весь рост и посмотрел на ряды знатных людей и князей, которые были ошеломлены его откровениями и обвинениями. Он рассматривал их по очереди, вытягивая напряжение. Наконец он снова заговорил. Я не ждал от него пощады, и он не обманул моих ожиданий.
– Я считаю заключенного виновным по всем предъявленным ему обвинениям. Он должен быть лишен всего своего имущества, будь то большое или малое, недвижимое или движимое, находящееся в любой точке мира. Все они конфискованы в мою казну, не исключая ничего.’
По рядам слушателей пробежал гул, и они обменялись завистливыми взглядами, ибо все знали, какое богатство сулит этот короткий рассказ. Всем было известно, что я был самым богатым человеком в Египте после фараона. Он позволил им немного обсудить это между собой, а потом поднял руку, призывая к молчанию, и они тут же замерли. Даже в моем ужасном положении я был поражен тем, как все они боялись своего нового фараона, но я учился мудрости их страха.
Потом Фараон хихикнул. Именно в этот момент я впервые осознал, что Аттертик Туро бредит безумием, и что он не может ни сдерживать, ни контролировать свое собственное безумие. Этот пронзительный смешок мог издать только сумасшедший. Потом я вспомнил, что его мать тоже была сумасшедшей – только ее безумие приняло форму сексуального недержания. В Аттертике Туро это приняло форму тотальной мании величия. Он не мог сдержать ни одного из своих низменных инстинктов или фантазий. Он хотел быть богом, поэтому он объявил себя единым и верил, что это все, что требуется для того, чтобы стать единым.
Осознав это, я всем сердцем воззвал к моим согражданам, к этой величайшей нации в истории мира. Они только начинали понимать, какая судьба их ждет. Я не заботился о своей собственной судьбе, потому что знал, что она уже запечатлелась в искаженном сознании этого безумца. Но меня очень волновало то, что должно было случиться с моим любимым Египтом.
Тогда фараон снова заговорил: "Я только огорчен, что смерть придет слишком быстро к этому преступнику после всех страданий, которые он причинил моей семье. Я предпочел бы видеть, как он страдает до предела своей злой души из-за манер и милостей, которые он всегда проявлял, а также из-за своей мнимой мудрости и учености.’
Тут я ухитрился улыбнуться тому, как Аттерик не смог скрыть своей зависти к моему превосходящему интеллекту. Я заметил быстрый всплеск гнева, который отразила моя улыбка, но он продолжал разглагольствовать.
‘Я знаю, что это недостаточное наказание, но я приказываю, чтобы ты был доставлен отсюда в ваших лохмотьях и цепях к месту мучений и скорби. Там тебя отдадут на растерзание мучителям, которые будут ...
– тут он продекламировал список таких ужасных злодеяний, что некоторые из самых нежных женщин в его аудитории побледнели от тошноты и заплакали от ужаса.