Фараон
Шрифт:
Возничие остановили свои повозки и молча, с нескрываемым трепетом выгрузили товар, свалив мешки с зерном и сушеным мясом в беспорядке на обочине дороги. Работая, они бросали нервные взгляды на соломенные крыши деревни, возвышавшейся над пляжем. Покончив с этим, они привязали лошадей и галопом поскакали вверх по склону холма, где их ждали братья, чтобы проводить обратно в Луксор.
Серрена и я остались одни. Мы въехали в деревню прокаженных. Головы в капюшонах и масках смотрели на нас из дверей лачуг, когда мы проходили мимо. Эти отверстия были без дверей, а некрашеные глиняные стены - без окон. Никто не окликнул и не позвал нас, пока мы ехали к пальмовой роще над пляжем. Молчание было глубоким и тяжелым от отчаяния.
Серрена направила свою лошадь ближе к моей, пока наши стремена не соприкоснулись, и прошептала достаточно громко, чтобы я мог расслышать ее слова: "Как мы вообще найдем Аттерика, если он носит капюшон и маску, как и все остальные заключенные?’
‘Не беспокойся, что мы его не найдем, - ответил я. ‘Ты и я - два человека, которых он ненавидит больше всего на свете. Все, что нам нужно сделать, это выставить себя напоказ, и он найдет нас. Но будь осторожной... Когда он придет, он будет быстр, и у нас не будет почти никакого предупреждения.’
В роще мы обнаружили те же самые группы молчаливых фигур, которые видели с высоты склона. Они, казалось, не двигались и не подавали никаких признаков жизни, за исключением одной или двух голов в масках, которые слегка поворачивались, когда они следили за нашим продвижением через рощу. Наконец мы остановились там, где их численность казалась чуть более концентрированной; я имею в виду, что их было почти дюжина.
‘Кто здесь главный?
– Спросил я кладбищенским тоном, который казался уместным в этой обстановке. Молчание, последовавшее за моим вопросом, казалось еще более тяжелым, чем прежде.
Затем внезапно раздался странный смешок, и одна из фигур в капюшоне ответила на мой вопрос: "Геката, богиня мертвых, все еще сражается с Анубисом, Богом кладбищ, за эту честь".
– Я не был уверен, кто из них ответил мне, но он или она вызвали несколько горьких смешков.
‘У тебя есть что-нибудь поесть?
– Я попробовал еще раз.
‘Если вы голодны, то можете съесть ту же кокосовую шелуху, что я ел на прошлой неделе; она уже должна быть частично переварена !- крикнуло одно из безликих существ. На этот раз смех был громче и насмешливее. Серрена и я ждали, пока он стихнет.
‘Мы принесли вам еду.- Серрена встала в стременах, и ее голос разнесся по всей роще.
– Копченая свинина и сушеная рыба! Буханки проса и сорго! Столько, сколько сможете съесть!’
В тот же миг в роще воцарилась глубокая и горькая тишина, нарушенная лишь тем, что одна из фигур в плаще вскочила на ноги и откинула капюшон, закрывавший ее лицо. Это было ужасное и навязчивое зрелище. Ее нос и уши были съедены болезнью, так же как и верхняя губа, так что рот застыл в вечной ухмылке, как у черепа. Одно ее веко исчезло, а другое было плотно закрыто. Открытый глаз был ярко налит кровью. Сладкий морской бриз донес до нас запах ее гниющей плоти. Я почувствовал, как мое горло поднимается, и с трудом сглотнул.
– Вы злые создания, - кричала она нам, и слезы текли из ее глаз без век по изуродованной щеке, - вы пришли сюда, чтобы посмеяться над нашим положением. Зачем говорить с нами о еде, если ты знаешь, что ее нет? Неужели у тебя нет ни жалости, ни милосердия? Что мы тебе такого сделали, что ты так с нами обращаешься?’
Серрена повернулась к ней, и в ее голосе послышалось сочувствие.
– ‘Я принесла тебе и всем твоим спутникам еду, клянусь именем богини Артемиды! Пять тележек с едой ждут вас возле вывески "Добро пожаловать в вашу деревню". Если ты слишком больна, я принесу ее тебе и накормлю собственными руками ...
Крики голода и надежды вырвались из толпы, смех смешался с криками отчаяния или боли, когда они поднялись на ноги и попрыгали или заковыляли к воротам, чтобы найти чудо, которое обещала им Серрена.
Когда они упали, Серрена и я подошли к ним сзади, чтобы поднять их на ноги, помочь им сесть в седла наших лошадей и нести дальше. Первые крики восторга и недоверия раздались в первых рядах толпы, когда они наткнулись на груды еды.
Они упали на колени и дрожащими пальцами разорвали мешки. Те, чьи пальцы уже были съедены болезнью, разрывали их зубами и запихивали еду в рот через разорванные и окровавленные губы.
Крик был слышен в хижинах дальше от входных ворот, и обитатели инстинктивно потянулись к нему, как пчелы к улью. Самых слабых из прокаженных, тех, кто уже далеко ушел в болезнь, сбивали с ног, но они пытались ползти на четвереньках, чтобы найти несколько крошек хлеба. Самые сильные дрались друг с другом, как собаки за кусок сушеной колбасы.
Даже Серрена и я были разделены в рукопашной схватке: не очень далеко, но все же слишком далеко. Поэтому она настойчиво позвала меня на Тенмассе, тайном языке богов ‘ " Берегись! Он уже близко.’
‘Откуда ты знаешь?- Крикнул я в ответ на том же диалекте.
‘Я чувствую его запах.’
Я научился не недооценивать обоняние Серрены. Оно острее, чем у любой охотничьей собаки.
Я быстро огляделся и сразу увидел, что в толпе людей рядом со мной стоят по меньшей мере четыре фигуры в капюшонах. У меня было два ножа при себе. В ножнах на правом бедре я носил свой главный охотничий нож. Это было обоюдоострое оружие с лезвием чуть меньше локтя в длину. Я мог дотянуться до него правой рукой. Затем на пояснице под плащом у меня появился второй клинок, только вдвое короче, но я мог дотянуться до него обеими руками. Однако именно в этот момент я был пойман в ловушку людей – больных и вонючих людей к тому же – и вынужден принять неэлегантную позу, которая оставила узкую область позади моего левого плеча незащищенной. Я изо всех сил пытался освободиться, чтобы повернуться и прикрыть спину.
Я снова настойчиво окликнул Серрену на Тенмассе: "Мое левое плечо свободно?’
– Падай!
– приказала она, и в ее голосе прозвучала такая настойчивость, какой я никогда раньше не слышал. Я тотчас же подогнул под себя ноги и соскользнул вниз, в гущу взбивающихся ступней и ног; некоторые из них были покрыты длинными юбками, испачканными засохшей кровью и гноем; другие были обнажены и покрыты прокаженными язвами и кровоточащими язвами. Все они пихались и толкали друг друга.