Фараоны, Гитлер и колхозы
Шрифт:
Если «азиатский» способ производства в целом экономически опирается на сочетание государственной барщины с государственным оброком, то на одной из ранних стадий этого способа производства происходит как бы исторический зигзаг — обозначается особая тупиковая ветвь развития, когда всецело доминирует именно государственная барщина. Эту ветвь я бы назвал древним «казарменным коммунизмом».
В его рамках максимально возможная часть «платежей» государству осуществляется в форме живого труда. Присваивается уже не овеществлённый в продукте труд, а сама личность производителя. Он уже не организатор собственного производства, его труд — под жёстким контролем надсмотрщика, всякая автономия личности уничтожена. Не может быть и речи о каких-то рудиментах собственности, а тем более об эволюции ею в сторону полной частной. Личное накопление невозможно — невозможен и товарообмен. Путь к рынку заблокирован намертво, поэтому вся система — это исторический тупик. Древний «казарменный коммунизм» — это грандиозные общественные работы, трудовые армии, тотальная регуляция всего и вся. жизнь по плану — короче говоря, полное подавление человеческой свободы. Поле Личной Автономии «ужимается» до размеров геометрической точки.
Взорвать пирамидальную структуру бюрократической деспотии
Да, мы построили «казарменный коммунизм», основные параметры которого аналогичны древнему «казарменному коммунизму». Но я не настолько глуп, чтобы настаивать на полном совпадении. К счастью, полного возврата к уже пройденным этапам развития быть не может и встречающиеся в истории «рецидивы архаики» не в состоянии, даже пролив реки крови, вырваться из общего контекста современной эпохи и осуществить стопроцентный реакционный откат. Так что современный «казарменный коммунизм» и «казарменный коммунизм» древний— не одно и то же. Но, с другой стороны, у нашего общества гораздо больше общего с древнеегипетским, нежели с современным западным. Образно говоря, мы заимствовали у фараонов несущую конструкцию древневосточного общества и, оставив неизменной, навесили на неё разные современные аксессуары в виде индустриальных средств производства, новейших способов манипуляции общественным сознанием и т. п.
Этот древний урод пролез в современность в результате тектонического сдвига гигантских социальных пластов, их катастрофического столкновения. Конец XIX — начало XX века: рыночные структуры мощно вторгаются в застойное болото патриархальщины и авторитаризма, беспощадно ломая традиционные структуры. И если в Англии, классической стране капитализма, генезис новых отношений происходил органично, постепенно, то их мгновенно-взрывное появление в России привело к последствиям катастрофическим: старая социальная структура сломана, колоссален по силе выброс деклассированных элементов, в состав которых входят обломки практически всех классов и слоёв традиционного общества. Но особенно много среди них разорившихся крестьян-общинников. Крестьянин, который, по выражению Г. И. Успенского, «все вытерпел — и татарщину, и неметчину», не смог устоять «под ударом рубля», и в результате развала пореформенной российской деревни появилась масса «сердитого нищенства». Но разваливались не только социальные структуры — нарастала и духовная энтропия. «Упадок нравов» единодушно отмечали писатели и идеологи всех без исключения политических направлений. Г. В. Плеханов пишет, что, когда рушатся «исстари установившиеся обычаи», бывший патриархальный селянин начинает «пошаливать». Пока он ещё «…не успел проникнуться новой моралью, он все-таки переживает нравственный перелом, выражающийся иногда в довольно некрасивом поведении. Здесь повторяется то, что переживает всякий общественный класс, всякое общество при переходе от узких патриархальных порядков к другим, более широким, но зато более сложным и более запутанным». Более резко высказывались представители правого лагеря: «Народ забыл Бога». И вряд ли стоит иронизировать по поводу этих высказываний — в них зафиксированы симптомы социальной болезни под названием «аномия». Это такое состояние общества, когда порушены моральные нормы (по-гречески «номос» — норма, закон; «а» — отрицательная частица, отсюда и сам термин), девальвированы этические ценности, короче говоря, сломан морально-этический «скелет» человеческого поведения.
Итак, распад традиционного общества при столкновении с рыночной цивилизацией идёт быстрее, чем она может абсорбировать, поглотить и «переработать» продукты распада. Старые связи и интеграторы общества рушатся ещё до того, как на их место заступают новые. В результате политика ускоренной модернизации терпит крах. Происходит социальный взрыв, далее гражданская война, в результате социальный распад достигает кульминации. Общество превращается в аморфную массу, состоящую из множества «свободных атомов». Единственной структурирующей силой может быть культура. Но она хрупка, так как тонок слой ею носителей, и не они определяют, чему быть. В условиях, когда произошёл переход на качественно более низкий уровень социальности, при нарастающем социальном одичании уже знакомой нам «силой вещей» на сцену выходит простой, доступный и «эффективный» казарменно-коммунистический проект. Он может маскироваться псевдомарксистской риторикой, идеологией «пиджин-социализма» или ещё более примитивного эгалитаризма — дело не в этом. В деструктурированном, маргинализированном обществе, охваченном смутами, голодом и анархией, установление казарменного порядка многие воспринимают с облегчением. На атомизированный социальной энтропией человеческий субстрат накладывается жёстко-структурированная пирамидально-бюрократическая решётка. Социальные атомы сортируются по ею ячейкам, общество приобретает геометрически-упорядоченный вид — «страна спасена». И пусть эта структурированность чисто внешняя, искусственная, наложенная на общество как бы извне, — жизнь устраивается, бюрократическая машина начинает функционировать, причём сперва довольно эффективно. И лишь потом, после ею краха, становится очевидно, что общество так и осталось энтропийным, «раскультуренным», что структурность его была принудительной, неорганичной. Вместо общества-организма появилось общество-
Главную свою задачу и оправдание своему существованию режим «казарменного коммунизма» видел в ускоренной индустриализации. То, что не удалось на рельсах капитализма, должно было получиться посредством методов древневосточных деспотий. Современные производительные силы должны были быть созданы в кратчайший срок путём реанимации докапиталистических производственных отношений. Ни одно рабовладельческое государство мира не знало такого жестокого и массового рабства, как сталинский ГУЛАГ. О соотношении уровней потребления римского раба и сталинского зэка мы уже говорили. Добавим лишь, что ни Древняя Греция, ни Рим — страны классического рабовладения — никогда не обращали в рабов своих сограждан. Классическая страна государственного крепостничества — Шумер III династии Ура — закрепостила, по-видимому, большую часть своего населения, но и там 40 процентов земли оставалось в руках крестьян-общинников. Сталин же закрепостил все крестьянство страны. Столь тотального господства варварства и дикости не знала ни одна рабовладельческая или крепостническая страна древности. И все это— ради великой цели: индустриализации страны. «Будут домны — будет социализм», — говаривал Иосиф Виссарионович. Формула проста, как все гениальное. Давайте на время примем сталинскую логику и будем оценивать результаты его эксперимента над страной, исходя из его же системы координат: да, «доменный социализм» действительно стоил того, чтобы замучить насмерть десятки миллионов соотечественников. Многие люди, принявшие эту шизофреническую систему ценностей, считают, что цель не только эту цену оправдывала, но и была достигнута: «Он принял Россию с сохой, а оставил оснащённой атомным оружием». Возможно, я злоупотребляю цитатами, но осмелюсь в последний раз привести ещё одну. Уж больно хорошо сформулирована историком Л. Б. Волковым мысль: «Успешная модернизация вообще невозможна на силовой основе. Ни в социальной, ни в предметной сфере нельзя путём простого заимствования и ускоренного внедрения создать эффективную рациональную среду. Предметы и институты могут напоминать то, что создаётся в странах, исторически выстрадавших свою модернизацию, но они не выполняют своей функции — они не работают, не служат, не могут служить. Мы видим это на наших машинах, обуви, книгах, на наших стройках. Вместо предметов возникают эрзац-предметы, вместо институтов — эрзац-институты, эрзац-автомобили, эрзац-заводы, эрзац-статистика…»
Таким образом, оказались порочны не только сталинские методы, но и сама его цель. Это как раз тот случай, по поводу которого Талейран мог бы произнести свою знаменитую фразу: «Это больше, чем преступление, — это ошибка»: живая сила народа и природные богатства страны оказались растраченными впустую.
И ещё в одном деле была допущена промашка (правда, счастливая для нас): закладывая основы «индустриальной цивилизации», Сталин подводил мину под здание своей собственной казарменной системы. Должно было произойти одно из двух: либо казарменная азиатчина отторгнет от себя чужеродный, импортированный с Запада трансплантат, либо вновь созданный хозяйственный сектор и выросшие на его основе социальные силы, несмотря на всю их ущербность, похоронят азиатчину. Долго существовать этот химерический кентавр не мог. И думается, что если бы не «враждебное капиталистическое окружение», то азиатчина давно похерила бы всю эту эфемерную «индустрию». Ведь новую технику приходится «внедрять», то есть насильственно впихивать в отторгающую ею инородную структуру. Зато сама структура отлично регенерирует те азиатские прелести, которые ею отец-основатель вроде бы и не планировал. Так, некоторые «братские» режимы показали нам нечто из того, что нас могло бы ожидать в недалёком будущем, а именно — наследственную «социалистическую» монархию. Правда, Нику Чаушеску не успел принять эстафетную палочку власти от своего папаши. Успеет ли проделать эту операцию «любимый руководитель» — сын ныне здравствующего «уважаемого и любимого вождя» в одной из «дружественных» нам стран? Поживём — увидим. Но, ей-Богу, ещё немножко, и мы сами дожили бы до собственных «идей чучхе». А Пол Пот, почти во всем скопировав деятельность Сталина и кое в чем даже его превзойдя, вообще не стал связываться с индустриализацией, а попросту «отменил» всю современную промышленность вместе с городами и третью населения страны. И надо сказать, он был гораздо более последователен, нежели Иосиф Виссарионович: не вмешайся вьетнамцы, царствовал бы товарищ Пол Пот долгие десятилетия и бразды своего правления передал бы своим детям и внукам. Такая судьба ожидала и нас, если бы не «козни и происки» чересчур уж противоположной общественной системы. Она заставляла обрюзгшую брежневскую бюрократию поддерживать в хорошей форме хотя бы «европейские руки» (военно-промышленный комплекс), приделанные к нашему «азиатскому туловищу». Но вот наступил момент, когда оказалось, что одних «европейских рук» недостаточно для статуса военной сверхдержавы: американская СОИ показала, что для выполнения подобных программ вся страна должна жить по-современному. Возникла дилемма: либо внутри страны все сохраняется по-старому, но вовне СССР теряет статус не только сверх-, но и просто великой державы и превращается в третьеразрядное государство, либо надо менять на европейский манер всю общественно-государственную структуру. Так в 1985 году сдетонировала мина, которую Сталин, сам того не заметив, подвёл под своё детище в 1929-м: «европейские» элементы, трансплантированные в организм «азиатской» системы, вступили в схватку с ней. Суть ею я как мог постарался описать. Для того, чтобы перестраивать, надо знать, что построили.
Уже неоднократно наша страна делала попытку встать на рельсы европейского развития: реформы Александра II. Столыпина, нэп… «Великий перелом» перебил становой хребет всем европейским структурам в нашем обществе, ознаменовав собой невиданный по реакционности откат к докапиталистическим общественным отношениям. Сейчас мы стали очевидцами последней попытки встать на европейские рельсы. Неудача этой попытки равнозначна гибели страны.
Журнал «Знамя» № 2-1991г