Фармацевт
Шрифт:
Стакан компота окончательно примирил меня с обедом.
– Мам, я тут с кремом польским немного поработал. Надо бы проверить есть толк, или нет, – сказал я, поставив на стол пустой стакан и слегка развалившись на стуле.
Мама сразу поняла мою мысль.
– Ну, уж нет, никогда я кремами не пользовалась, и пользоваться не собираюсь, – заявила она. – Моё лицо меня вполне устраивает.
Другого заявления от неё я не ожидал, поэтому молча смотрел ей в глаза и слегка улыбался.
– Ну, ладно, – давай попробуем, – нехотя сказала она. –
– Давай для начала попробуем за ухом чуточку крема нанести. Это место всегда волосами прикрыто, так, что никто ничего не заметит.
С тяжелым вздохом мама убрала прядь волос от уха, и я стеклянным шпателем нанес на кожу немного крема, как раз туда, где начали формироваться две, пока еще совсем крохотные морщинки.
– Вроде бы ухо холодит, – сообщила мама.
– Сейчас крем впитается, и ничего холодить не будет, – заверил я её.
До понедельника, когда мне надо было идти на учебу, я успел поработать над купленной в аптеке валерьянкой. Кроме того, потратил десяток яиц на мазь от растяжек. Сделал бы и больше, но просто не хватало внутренних резервов организма.
Это, конечно, не радовало, но оставалась надежда, что мои силы со временем будут прибывать.
Баба Груня, когда я принес свои изделия, скептически осмотрела и обнюхала каждый пузырек.
– Ну, и что мне людЯм говорить? – спросила она.
– Ничего сложного, – ответил я. – Сонное зелье, на травах. На ночь по пять капель, больше не требуется.
– Проверял на себе?
– Именно так, – согласился я.
– Ладно, возьму, – сообщила баба Груня. – Есть тут у меня одна фифа, мучается от бессонницы который год, все таблетки ей не в нос. Кучу врачей в городе обошла без толку. Но язык у неё без костей, если микстура эта поможет, полгорода об этом узнает.
Только я хотел заговорить о деньгах, как входная дверь открылась.
– Томка, явилась, не запылилась, – тихо себе под нос буркнула баба Груня.
Через минуту в комнату зашла бледная тощая дама лет тридцати с химической завивкой на голове в форме проводника, она подозрительно оглядела меня, но, видимо, узнав, улыбнулась.
– Что-то Витюша к тебе зачастил? – обвинительным тоном спросила она и перевела взгляд на бабу Груню.
Однако баба Груня под взглядом племянницы нисколько не смутилась.
– А ты, что, дорогуша, думала, обо мне только ты вспоминаешь? Ничего подобного, вот и Витя меня навестил. Видишь, баночку брусники принес, да маринованных опят, – ответила она за меня.
– Пфе! – пренебрежительно фыркнула Тамара. – Подумаешь, опята маринованные. А то, что я тебе листьев иван-чая килограмм пятнадцать принесла, уже не помнишь?
– Томка! Побойся бога! Когда ты мне столько листьев приносила, – воскликнула баба Груня. – Вот смотри, весь твой чай тут, как тут.
С этими словами она достала из шкафчика двухлитровую банку на треть заполненную сухим ферментированным листом.
Запал у Тамары на глазах испарился. Доказывать сколько она еще сделала добра,
– Баб Груня, мне чаю налей, пожалуйста, я прямо с рейса к тебе пришла. С утра крошки во рту не было.
– Денег просить будет, – пришла мне в голову неожиданная догадка.
Догадка оказалась правильной.
Тома сначала пыталась увести бабулю в комнату, чтобы я не слышал их разговор. Но баба Груня очень ловко делала вид, что ничего не понимает.
Так, что Тамаре вскоре надоело делать намеки, и она прямо заявила:
– Баба Груня, дай мне в долг сорок рублей. Как раз хватит нам с Гришкой до получки дотянуть. А в ноябре я тебе аванс свой отдам, ровно сорок рублей.
– А когда ты мне сто рублей отдашь, которые в августе занимала, – спросила бабушка. – Ты тогда меня без копейки оставила. Хорошо люди помогли.
– Баб Груня, ты все путаешь, те сто рублей ты мне заплатила за то, что я тебе сабельник с чемерицей на болоте собирала, да малину сушила. – нахально заявила Тамара.
У бабки от такой наглости на какой-то момент даже дар речи пропал. Она беззвучно разевала рот, пытаясь что-то сказать.
Наконец, дар речи вернулся, и бабуля выпалила:
– Томка, зараза, ты с ума съехала?! Сто рублей за небольшой мешок сабельника и чемерицы.
В общем, слушай мое слово. Денег в долг ты не получишь, пока сто рублей не вернешь.
Говоря эти слова, баба Груня искоса поглядывала на меня.
Тамара тоже заметила этот взгляд.
– Понятно, откуда ветер дует, – пробормотала она с кривой усмешкой. – Ну, гляди бабка, не прогадай. Сляжешь, так некому будет стакан воды подать. Зря ты на Вальку Гребневу рассчитываешь, она та еще профура, наобещает с три короба и в кусты.
До этого момента я сидел тихо и в разговор не встревал. Но сейчас сделать это все равно пришлось.
– Тетя Тамара, следите за своим поганым языком и мою маму не вспоминайте – высказался я.
– Ах, ты сморчок! – воскликнула Тамара, – еще голос подаешь, Обнаглели со своей мамашей. Захотели квартиру захапать, но ничего у вас не выйдет. У меня уже все давно схвачено.
Видимо, мое присутствие явилось стимулом для бабы Груни, потому, что та храбро прервала племянницу.
– Это ты Тамара к тому, что я обещала твоего Данилку к себе прописать?
Так, вот, передумала я. Ничего тебе, моя любезная не светит. И денег тебе больше не дам. Хватит меня обирать.
Тамара поперхнулась чаем, который пила, несмотря на неприятный разговор. Поставила со стуком кружку на стол, встала и пошла в коридор.
– Прости, баб Груня, я лучше в другой раз приду, когда ты одна будешь, тогда и поговорим, – сказала она перед тем, как закрыть входную дверь за собой.
После ухода родственницы мы некоторое время молча пили чай. Баба Груня, наверно, ругала себя за слишком смелые высказывания, ну а я думал, что нам еще разборок с квартирой не хватало. Свалились неприятности, как снег на голову.