Фартовые деньги

Влодавец Леонид Игоревич

Действительно, согласно имевшейся у Бормана карте, Шура мог проехать от разбитых дотов только до проселка, а дальше этот самый проселок должен был вывести его к выезду на шоссе, неподалеку от площадки отдыха водителей на московской трассе. Там, на этой площадке, еще с вечера припарковали грузовик, в котором находились наблюдатели. Они должны были засечь момент выезда Шуриной «шестерки» на трассу, а затем не спеша прихвоститься и вести его дальше в направлении столицы. Кое-кто очень хотел знать, где именно будет находиться Шура в течение последующих суток. Борман понимал, что условия, поставленные этим «кем-то», лично для него могут обернуться либо большим успехом, либо не менее крупными неприятностями. Кроме того, неприятности могли последовать и со стороны

самого Шуры, если он как-нибудь случайно догадался о сотрудничестве своего «партайгеноссе» с этим самым «кем-то». То, что Шура не появился на повороте ни вечером, ни утром, наводило на неприятные предчувствия.

Борман, конечно, знал о том, что Шура может по пути заехать к Бате. «Партайгеноссе» там и сам не раз бывал, сопровождая Казана. Догадывался и о том, что Шура там может заночевать. Теперь он молил Бога только о том, чтоб Казан не доехал до поворота лишь по причине дедовского радушия, загула и так далее. Если же Шура изменил маршрут, в чем-либо заподозрив Бормана или просто из перестраховки, то вероятность дождаться неприятностей могла оказаться очень большой.

На самом деле Казан не доехал до поворота вовсе не потому, что с утра похмелился и продолжил беседу с Иваном Егорычем. И даже не потому, что заподозрил Бормана в измене. Правда, проснулись они с Нинкой довольно поздно, но собрались быстро и к тому времени, когда Ухан с Борманом прибыли в Знаменск, уже минут десять как ехали по проселку.

Рулила, естественно, Нинка. Она, конечно, чуточку дулась, поскольку Шура ее не только ночью, но и утром не побеспокоил, но старалась, чтоб Казан этого не замечал. Шура действительно не замечал Нинкиного недовольства, но вовсе не потому, что Нинка так умело скрывала свою неудовлетворенность. Просто у него голова была занята немного другими мыслями. В этой самой голове как-то не ко времени поселилась мыслишка: а не отыскать ли тот лесной хутор, где отец Егорыча помогал атаману Орлу прятать сундуки с награбленным золотишком?

Нет, Казан вовсе не являлся малолетним романтиком, который готов был очертя голову броситься в лес с лопатой и киркой. Он абсолютно трезво соображал и прекрасно понимал, что все сообщенное Батей может быть маразматическим бредом его покойного отца. Да и за собственную память Ивана Егоровича Казан вряд ли мог бы поручиться. То, что произошло без малого 80 лет назад, — это жуть как давно. К тому же уже не одно поколение россиян выросло и состарилось в эпоху кино и телевидения. То есть на реальные картины прошлого, которые они видели своими глазами, наложились документальные или даже игровые кадры из фильмов или телепередач. И черт его знает, какие из этого сложились гибриды в пораженных атеросклерозом и другими возрастными явлениями мозгах? Ситуация «то, что было не со мной, — помню» очень даже характерная. Казан сталкивался с такой ситуацией, когда перед второй ходкой попытался закосить под дурака и попал на судебно-психиатрическую экспертизу. Вместе с ним там лежал старикашка, который убеждал медиков, будто он соратник Котовского. Дедуля по всем документам числился заслуженным налетчиком Молдавской ССР и родился примерно в том же году, когда Котовского застрелили. Однако, когда эксперты его как следует изучили, выяснилось, что дед врет не из злого умысла, а исключительно по причине маразма. Поэтому его отправили доживать не на зону, а в «дурку». Сам Казан этих экспертов ни фига не сумел обштопать, и они его признали вменяемым.

Но даже если история с перевозкой золота на лесной хутор не явилась плодом вымысла двух дедов, найти этот самый хутор по той скудной информации, которая дошла до Казана, было почти невозможно. Направление — «пойди туда, не знаю куда».

Ну и наконец, ежели удастся найти хутор, то шансов, что сундуки так и лежат нетронутыми, было всего ничего. Небось, если до 1937 года не нашли, это еще не значит, что не нашли в 1941-м немцы или в 1943-м наши. Кроме того, могло оказаться так, что хутор уже приватизирован или реституирован (Шура всегда путал «реституцию» с «проституцией»), стоит под хорошей «крышей» и имеет хозяина,

у которого так просто под полом не покопаешься.

В общем, Казан поначалу никаких конкретных планов об изменении маршрута не строил. Просто решил поглядеть карту и прикинуть, куда можно в течение суток доехать от Кудрина за Снороть. Вытащив эту карту здоровой рукой из бардачка, Шура разложил карту на коленях, вперил в нее глаза и совсем не смотрел на Нинку, которая сидела за баранкой.

На карте никаких проезжих дорог, ведущих в ту сторону, до поворота на Московское шоссе, не значилось. Однако если пилить до поворота сорок верст, имея в качестве транспорта тяжелогруженный воз, который вряд ли двигался быстрее хорошего пешехода, то есть со скоростью, не превышающей пять километров в час, то Орел с братвой потерял бы на это дело треть суток. А ему еще надо было пересечь Московское шоссе, выбраться на Лузинское, доехать до моста через Снороть и потом по каким-то просекам добираться до хутора. Получалась, выражаясь языком Президента, «загогулина» еще в 120–150 километров. К тому же действие происходило в зоне, объявленной на военном положении, то есть где на дорогах запросто можно было бы нарваться на разъезды или патрули красных, которые, даже если у Орла уже был какой-нибудь мандат от Ермолаева, все равно для порядку обшмонали бы воз. Кроме того, могли на дороге попасться и бывшие сподвижники, с которыми тоже нежелательно было встречаться и затевать разборки.

Поэтому Казан сразу сообразил, что Орел поехал какой-то своей, малоизвестной, дорогой, которая, возможно, на нынешней карте не значится потому, что уже давным-давно заросла лесом.

Наверное, после этого он плюнул бы на все это бессмысленное занятие, запихнул карту в бардачок и больше не вспоминал о Батином рассказе. Но все случилось иначе. И виной тому опять оказалась Нинка.

Ей с каждой минутой все меньше нравилось это путешествие. Она-то, после того как Казан ее с собой позвал, вовсе не рассчитывала, что он всю ночь будет с дедом болтать, в три часа, уже почти засветло, спать уляжется, а утром, едва проснувшись, погонит дальше ехать. Хоть бы потискал немножко, для приличия. В конце концов, если не поднимается, так сказал бы пару добрых слов, которые и кошке приятны… Нет же, сидит насупившись, как сыч, на нее и глаз не поворачивает, карту смотрит, с понтом дела, будто дороги не знает. Может, она ему уже разонравилась? Вчера одно, сегодня другое. Может, она ему просто как шофер потребовалась? Или просто для отмаза от ментов — жена мужа в Москву лечиться везет…

В общем, Нинка решила, что ей пора обратить на себя Шурино внимание. Только как это сделать? Сказать пару ласковых? Но можно не в кассу попасть и только хуже сделать. Все-таки Казан не мальчик-ботаник, он возьмет да и вмажет по роже, благо правая рука не ранена. Ходи потом с синяком, а то и не с одним…

Решение пришло как-то само собой. Проселок вошел в лес, и справа неожиданно появилась какая-то узкая, колдобистая и замшелая дорожка, уводящая в глубь леса. Нинка взяла да и свернула на нее.

Вообще-то идея у нее была простая. Отъехать от проселка метров на сто, а потом остановиться. Ну и, проявив активность, раскочегарить Шурика. Неужто откажется побалдеть на природе?! На сиденьях поваляться или прямо на травке в кустиках… «Во мху я по колено», так сказать.

Казан действительно встрепенулся, но вовсе не потому, что сразу сообразил, зачем это Нинка от намеченного маршрута отклоняется.

— Ты откуда эту дорогу знаешь? — спросил он встревоженно. — Подслушивала вчера?

Глаза у Казана так отчаянно блеснули, что экс-«лохотронщица» аж перепугалась и нажала на тормоз:

— Ничего я не подслушивала! — забормотала она торопливо. — И дорогу эту я не знаю… А куда она ведет?

— На хрен тогда поворачивала? — подозрительно спросил Шура.

— Да потрахаться с тобой, дураком, хотела! — взвыла Нинка, опасаясь, что Казан ее тут и прирежет.

Но Шура резать ее не стал, а просто расхохотался.

— Во! — постучал он себя по лбу. — Я точно дурак! Вчера небось дожидалась, не спала?