Фарватер Чижика
Шрифт:
Поднялся и я. У выхода из столовой едва разминулся со старой дамой, которую вела молодая фройлян. Совсем молодая, лет восемнадцать, и то не факт. Вторую вела первая. На ужин. Не опоздала, у них есть полчаса, вполне довольно. Да и не уложатся — никто их не прогонит. Иностранцы ведь. Дорогие немецкие гости.
И правильно! Куда спешить? Питание должно проходить в спокойной обстановке. Не глядя на часы.
Я вышел на верхнюю палубу. Мы как раз входили в шлюз.
Икша!
Ворота за нами поднялись. Вода забурлила, хотя сверху, с высоты четвертого или даже пятого этажа бурление особенно и незаметно.
Люди смотрят и веселятся.
Я просто смотрю. Грандиозное зрелище. Наш теплоход, такой большой, можно сказать, огромный, водоизмещением около четырех тысяч тонн (прочитал в брошюрке), здесь как игрушка в детском ведерке. Да, умеют работать наши гидротехники. Ученые, инженеры. Каналармейцы тоже. Мдя.
Пройдя через ворота, теплоход двинулся дальше. Медленно и величаво — если смотреть с берега. Но и отсюда вид шикарный.
Смеркалось, и огни на берегу, отражаясь в воде, казались далекими и таинственными, словно идем мы по какой-нибудь далекой-далекой реке, Уругваю или Амазонке. Мне так кажется, конечно. На далекой Амазонке я не бывал. Хотя всякое случается, шахматы и до Амазонки довести могут.
И до Колымы?
На берегу, подсвеченная прожектором, показалась статуя женщины, держащая над головой кораблик.
Интересно, как она будет смотреться в Сахаре? Нет, я понимаю, что оросительный канал — это не судоходный. Его, быть может, вовсе крытым сделают, чтобы жаркое солнце Пустыни не испаряло воду зря. Но статуи поставят. Непременно. И большие, как статуи в Долине Царей. Только будут они изображать не фараонов, а тружеников и революционеров.
Народ дружно фотографировал. Меня то и дело просили сфотографировать, запечатлеть владельцев фотоаппаратов на фоне статуи.
Да пожалуйста, не жалко. Но — не знаю. Все-таки освещение слабовато. Впрочем, если у них светочувствительная пленка, двести пятьдесят единиц нашей «Фото», может и пройти. У немцев есть и более чувствительная пленка, но если фотоаппараты преимущественно наши, то и пленка, пожалуй, тоже наша.
Не моя печаль, но ведь будут вспоминать нехорошими словами — не умеет кнопочку нажать! И я фотографировал на максимальной выдержке, одна пятнадцатая секунды. Это как стрелять: задержать дыхание и плавно-плавно нажать на спуск. Чтобы не смазать. Ни фотографию, ни выстрелом.
Наконец статуя осталась позади, и народ стал потихоньку успокаиваться.
Тут сообщили, что работают бары. По случаю первого дня круиза — скидка двадцать пять процентов.
И люди оценили. Потянулись вниз. Вскоре осталось на палубе не более дюжины самых стойких.
В бар? Нет, не сейчас. И вообще — ну зачем идти? Разве что для поддержания языковых навыков. Живое общение — лучший учитель.
Но не сегодня. Устал я. Устал.
Подул восточный ветер, и стало зябко.
Пойду-ка к себе.
И я пошел, благо недалеко. Переоделся в халат — роскошный, турецкий (но куплен в Триполи). Уселся в кресло (так в перечне предметов в каюте). Поставил рядом «Грюндиг» и стал слушать.
Наше радио рассказывает о грандиозной битве за урожай. Планы не только выполняются, но и перевыполняются. Закрома Родины гарантируют уверенность в завтрашнем дне.
Вражеские же голоса муссируют две темы: бегство советского летчика в Японию и смерть Мао Цзе Дуна.
Положим, председатель Мао — ладно. Факт есть факт. А вот советский лётчик — это печально. Что сам убежал, беды нет, а вот самолет жалко. Даже «У-два» было бы жалко, а
И ведь бегут, бегут, бегут… Летчики, артисты, шахматисты… Маменька рассказывает, что с Театром чуть не рота доверенных людей едет, а всё равно не помогает.
И вот что досадно: туда бегут, а оттуда что-то нет. Ни с самолетом, ни налегке. Ни лётчики, ни артисты, ни шахматисты. Хотя, впрочем, приехал в Советский Союз Ласкер. Великий чемпион. Из гитлеровской Германии бежал. Тут его приветили, квартиру дали, а он осмотрелся — и в Америку ходу.
О чем это говорит?
О слабой пропаганде советского образа жизни это говорит! Не знают американские летчики, как у нас хорошо, потому сюда и не бегут!
Да и откуда им знать, американским летчикам? Советских фильмов не смотрят, советских писателей не читают, да и советское радио, похоже, не слушают.
Есть над чем подумать, и не только подумать.
Но завтра.
Или послезавтра.
Позже.
Глава 8
13 сентября 1976 года, понедельник
Трезвость — норма жизни, или Chizzick versus Rum
Кругом вода. И волнение чувствуется, слабое, едва заметное, но всё же, всё же. Покачивает палубу, особенно здесь, наверху.
Мы идем по Угличскому морю (всё-таки идём, плавают утки). Длинное. Не очень широкое, но берега не впритык, как в канале. Так что да, кругом.
Я гуляю по палубе. Один круг — восемь минут неспешным шагом. Плюс-минус. Я же не по струнке хожу. Позволяю себе и в сторону отойти, разминуться с таким же ходоком, и постоять с туристами, вовсю фотографирующими полузатопленную колокольню или иной памятник ушедшей эпохи.
Гуляю не просто, а со значением. Выполняю план восстановления оптимального состояния спортсмена-шахматиста высокой квалификации в условиях туристического круиза. Так звучит совместная работа Лисы и Пантеры. Руководитель, понятно, профессор Петрова Лидия Валерьевна. Куёт, куёт научные кадры наш медицинский институт! И это не абстракция, не условное койко-место. Не верите — вот вам конкретный гроссмейстер Чижик Михаил Владленович, на практике доказывающий действенность метода. Да, такова наша советская наука, всё для блага человека, всё во имя человека.
И этому человеку, то есть мне, строго-настрого предписывалось не перенапрягаться. Не стремиться стать статуей десятиборца. Избыток мускулатуры мешает кровоснабжению головного мозга в момент напряжения: реагируя на опасность, организм все ресурсы бросает на мускулатуру, так уж повелось за миллионы лет эволюции. А что опасность ментальная, что нужно не сражаться или бежать, а думать, организму пока неведомо. С другой стороны, совсем без мускулатуры нельзя: объём крови прямо коррелирует с мышечной массой. Серебряный значок ГТО — то, что нужно гиганту шахматной мысли. Не больше, не меньше. А серебряный значок у меня уже есть и, следовательно, я должен исподволь поддерживать свою физическую форму, а вперёд двигаться тихонько-тихонько. Особенно на этапе восстановления.