Фарватер Чижика
Шрифт:
В автобусе она села рядом со мной.
— Нужно согреться. Непременно нужно согреться — она достала из сумочки фляжку. Чуть поменьше, чем у оснабрюкского Мюллера, граммов на пятьдесят. Дамская же. — Ром! Ямайский! — и она протянула фляжку мне.
— Аллах не велит, — отказался я.
— Вы мусульманин? — удивилась фройлян. — Вот бы не подумала!
Я сделал загадочное лицо, но промолчал. Не люблю врать, а правдой нужно дорожить, налево и направо не разбрасывать.
— А, это вы шутите. Просто не пьете спиртного днем. И я не стану, — и, объясняя:
—
Все собрались, и автобус тронулся. Дождь стоял стеной, которую пришлось таранить с ощущаемой натугой: мотор надсаживался, автобус дрожал.
Ничего, мы преодолеем!
— Вы не немец? Говорите неправильно.
— Неправильно? — удивился я. Удивился потому, что с фройлян, в общем-то, я и не говорил вовсе.
— Вернее, слишком правильно. Как диктор телевидения. Или радио.
— Я и не выдаю себя за немца. И да, я часто слушаю «Немецкую волну», отсюда дикторская речь.
— Нам говорили, что это будет немецкий круиз. Еще австрийцы и швейцарцы, но вы не австриец и не швейцарец, — уверенно определила она.
— Нет, не швейцарец.
— Так кто же вы, таинственный незнакомец?
— Меня зовут Михаил, и я русский. Советский, — поправился я, вспомнив наставления инструктора перед поездкой заграницу. Здесь, в Ярославле, я не за границей, а вот же…
— Вы не похожи на русского, — критически осмотрев меня, сказала фройлян. — У вас одежда не русская. И вообще.
— Одежда — вещь непостоянная. Сегодня одна, завтра другая. А насчет вообще — вы, фройлян, много знаете русских?
— Немало. С эмигрантами. И зовите меня Катей. Катя Вильхельм, студентка, изучаю… буду изучать русскую литературу, — представилась она.
— И я студент. Михаил-студент, — но о том, что медик, умолчал. Вряд ли она станет жаловаться на недуги, но как знать, как знать…
— Что же изучаете вы? — не отставала фройлян Катя.
— Человеческую натуру.
— И кем вы будете работать в Советском Союзе?
Я было захотел похвастать, что уже работаю, редактором в литературном журнале, но спохватился — зачем мне это? Хвастать, токовать, распускать хвост? Зачем? — и ответил уклончиво:
— Куда Родина пошлёт, там и буду. Для нас, советских студентов, все дороги открыты. Можно при настойчивом желании и на острове Врангеля, и в Антарктиде оказаться. Зимовать.
— В Антарктиде? Вы хотите в Антарктиду?
— Подумываю…
Автобус медленно продирался сквозь тесные улочки. Ярославль в войне не пострадал, и это замечательно, но улицы в нём остались прежними, дореволюционными, не рассчитанными на «Икарусы». Есть, впрочем, и новые, широкие и просторные, но до них сначала нужно добраться. Историческая часть Ярославля отпускала нас нехотя. Скучно ей будет без нас.
И, предотвращая новые вопросы фройлян, я спросил на опережение:
— Вы, фройлян Катя, сказали, что круиз обещали немецким?
— Не фройлян Катя, так говорили сто лет тому назад. Просто Катя. Да, круиз — он спонсируется ветеранскими союзами. Я сопровождаю тётю Марту, поэтому и меня включили в список.
— Видно, ваша тётя — большой человек.
— Ну… да, пожалуй, — но распространяться не стала.
— Ветеранские союзы?
— Да. По обмену. Для наших ветеранов — круиз по Волге, для русских — по Дунаю. В знак примирения и сотрудничества, — последние слова Катя выделила — мол, цитирую документ.
Тут мы подъехали к речному вокзалу. Короткая перебежка — и мы внутри. Я купил сегодняшних газет на пятиалтынный. Почитаю.
Еще короткая перебежка — и мы на теплоходе.
Но перед тем, как расстаться, Катя успела спросить:
— А кто это — Мария Ульянова?
— Близкий родственник Владимира Ильича Ленина, создателя советской страны и лидера мирового пролетариата.
Ну да. Либо мать, либо сестра. Мать — Мария Александровна, сестра — Мария Ильинична.
В своей каюте я стал дожидаться обеда. Лёжа. И включив кондиционер воздуха на обогрев.
Не то, чтобы я замёрз и продрог, нет. Но чувствую стынь. Что-то очень холодное. Рядом. История с мятежниками так задела? Вроде бы нет. Ветеранский круиз? Дивизия «Мертвая голова» путешествует по Волге на теплоходе «Мама Ленина» или «Сестра Ленина»? Ну, почему именно «Мертвая Голова», у них много дивизий было. И да, других ветеранов в Германии нет. У всех мужчин, у тех, кто родился до, условно, двадцать пятого года, тысяча девятьсот двадцать пятого, военное прошлое. И у многих женщин. Тетушка Марта, да… Баронесса фон Тольтц… Что там на самом деле было — с предполагаемой бабушкой, с предполагаемым дедушкой?
Сейчас это не имеет значения.
Государственная политика Советского Союза какая? Государственная политика Советского Союза такая: мирное сосуществование. И если товарищу Брежневу не зазорно встречаться с германскими политиками, то мне с пенсионерами — и подавно.
И потом, а как же Германская Демократическая Республика? В ней точно так же служили в гитлеровской армии, как и в Западной Германии, а ведь с ними, с восточными немцами, мы большие приятели. По радио время от времени слышу весёлую песню «Дружба, фройндшафт — это хорошо!»
И всё-таки — познабливает от соседства. Может, спуститься в бар и выпить рюмку крепкого? Или две, три? Я отдыхаю, немножко можно. Сентябрь, октябрь и ноябрь — точно будут без шахмат. В декабре — первенство Советского Союза, тут я ещё не решил. Как настроение будет. Если проголодаюсь — в шахматном смысле — то почему бы и не сыграть? Попробовать стать чемпионом в четвертый раз? Он, чемпионат, будет в декабре, в Москве, в Доме Железнодорожника. Это хорошо, что в Доме Железнодорожника. Самые лучшие воспоминания. Что в Туле, что в Омске, что в Москве. Видно, добрые люди строили, добрые люди и сейчас работают.