Фарватер Чижика
Шрифт:
Но великан не приходит.
Пароходик настоящий, с паровой машиной. Её можно посмотреть. Работает, как часы. Швейцарское качество!
Добрались до острова Святого Петра. Собственно, это полуостров, но пусть. Погуляли. Посидели в ресторане. Попели немножко:
Summertime and the livin’ is easy,
Fish are jumpin’, and the cotton is high.
Oh your daddy’s rich, and your ma is good lookin’,
So hush, little baby, don’ yo’ cry
Получилось неплохо. Ну, мы же две недели репетировали.
— Готовьтесь, дамы. В Союз будем возвращаться
— А мы готовы, — ответила Ольга.
— Давно готовы, — согласилась Надежда.
Разумеется, готовы. Сразу после моего возвращения из Ливии дамы начали выдумывать и шить одежду на восточный мотив — хоть Ливия и к юго-западу от Чернозёмска, а всё равно восток. Одежда арабских женщин должна прикрывать тело практически полностью, это первое, и не быть облегающей, это второе. Для первого обоснование есть: интенсивное круглогодичное солнечное излучение способно вызвать рак кожи, потому следует прикрываться. Наши предки это понимали, дворянки и мещанки девятнадцатого века носили платья с длинными рукавами, использовали перчатки, шляпки и, в солнечные дни — зонтики. Хоть и не мусульманки, а самые что ни на есть православные жёны.
Второе — тоже неплохо, одежда в обтяжку уже к октябрю станет Лисе и Пантере не вполне удобной.
И дамы постарались сделать одежду на ливийский манер, но красивой. Рисовали, кроили, шили, мерили, опять шили. И получилось, что получилось. Вот только повода надеть не находилось. А известно, что критерий истины — опыт, практика. Гарантий, что прямо после турнира махнём в Триполи, не было, но шансы я расценивал высоко. Оказалось, не зря. И не зря наряды занимают дефицитное место в чемоданах.
Но всегда есть возможность улучшить хорошее. Японский путь — шаг за шагом от хорошего к отличному. И потому дамы, используя швейцарские материалы, желают что-то подправить. Им виднее.
А я прошел к себе. Мне тоже нужно кое-что подправить. В заметке для «Фольксштимме». Пишу, да. Отсюда до Вены почта идет один день. Вечером брошу в ящик, завтра утром получат. Хорошо устроились буржуи. Но я не завидую.
У нас, у советских — разделение труда. Таль пишет в «Известия» и в рижскую прессу. Смыслов — в «Труд», Петросян — в «Советский Спорт» и шахматную газету «64». Лиса — в «Комсомолку» и «Морнинг Стар», Пантера — в «Правду» и «Дейли Уорлд», Антон — в чернозёмский «Молодой Коммунар». А я — в «Советскую Культуру», «Фольксштимме» и «Канадиан Трибьюн». Пропаганда советских шахмат в мировом масштабе.
Положим, не только и не столько шахмат. Просто чтобы читатели в Австрии, Великобритании, Канаде, Соединенных Штатах Америки и прочих швециях знали, что вот живёт такой Михаил Чижик. Привыкали к этому. Тиражи коммунистической прессы невелики, но помимо коммунистов её будут читать и шахматисты, а их, шахматистов, много. Особенно любителей, играющих слабо, но игрою интересующихся. Для них, любителей, я и разбираю партии простым и доступным способом. Чтобы понимали и применяли полученные знания за доской. Где-нибудь в парке, с добрым знакомым. А потом и знакомому расскажут о Чижике. Том самом Чижике,
Наши великие чемпионы за границей известны поскольку-постольку. Мол, в таинственной России живут таинственные Кронштейны, отдающие незаурядные таланты на службу КаГеБе, а в перерыве играющие в турнирах. Но мало кто знает в лицо Ботвинника или Петросяна. Опубликуют разок портретик невразумительного качества, да и всё. Нет, это не дело. Чемпионов должны знать миллионы! Не в Союзе, в Союзе-то знают, но во всем мире.
Зачем? Затем!
В дверь постучали.
Вошел коридорный с подносом. На подносе кремовый конверт. Почтовый, но узкий, заграничный. А каким же ему быть, если я — в Швейцарии?
Коридорный, получив франк, удалился.
Конверт я осмотрел. Пахнет — слабо — духами, похожими на «Красную Москву», но не идентичными ей. И в верхнем левом углу конверта корона, вернее, коронка. Баронская. Должно быть, от бабушки письмо. Адресовано мне, господину Мишелю Чижику (Michelle Chizzick). Но без города, улицы, дома. Как дошло?
Я открыл конверт. Внутри листок, на котором каллиграфически выведено:
Summertime and the livin’ is easy,
Fish are jumpin’, and the cotton is high.
Oh your daddy’s rich, and your ma is good lookin’,
So hush, little baby, don’ yo’ cry
Та ария, которую мы сегодня пели.
И всё. Ни слова больше.
Что бы это значило?
Бабушка приглядывает за тобой?
Или дает знать, что кто-то приглядывает?
Да и бабушка ли она? Я даже имени её не знаю. И отчества не знаю. Знаю лишь с её слов, что она урожденная Соколова-Бельская, вышла замуж за красного комбрига Кузнецова, которого убили во время чисток, потом — за барона Тольтца, который умер сам — и всё.
И вот новая шарада. Ребус. Этюд Рети.
Снова стук в дверь.
На этот раз Тигран Вартанович. С женой. Они тоже живут в этой гостинице. И тоже в лучшем номере.
— Вы свободны, Михаил?
— Как всякий советский человек. Рожденный свободным, живущий свободным, и умру, верно, тоже свободным.
— Понятно, понятно. У нас тут маленькая проблемка, и, быть может, вы, Михаил, посоветуете…
— Вы проходите, присаживайтесь. Хотите минералки? Крепче ничего не держу.
И я налил всем троим минеральной воды. Местной, «Ксавье», с низкой минерализацией. То, что нужно.
— После турнира я хочу лечь на обследование. Что-то желудок беспокоит. Несильно, иногда, но беспокоит. И Рона Яковлевна настаивает — обследуйся, да обследуйся, — он посмотрел на жену.
Рона Яковлевна кивнула.
— Я хочу обследоваться у нас. В Кремлёвке. А жена думает, что лучше здесь, раз уж выдалась возможность. В Швейцарии. Может быть, вы подскажете?
Ну да, ну да. Тигран Вартанович прекрасно понимает, что ничего подсказать я не могу. Я не работал в швейцарских клиниках. Я не работал в Кремлёвке. Я вообще не врач, я только учусь. Но делать выбор — и принимать ответственность за выбор — не хочется. Хочется, чтобы это сделал кто-то еще. И подсказал, и принял ответственность.