Фарьябский дневник. Дни и ночи Афгана
Шрифт:
Близкое женское тело, чуть прикрытое воздушным шелком, атмосфера дурманящих духов, которые он вдыхал все с большим и большим наслаждением, – все это до такой степени вскружило старшине голову, что он еле соображал, что делает. Наклонив ее голову к себе, он начал возбужденно целовать смазливое личико, носик, насурмленные глаза девчонки, еле сдерживая себя от того, чтобы не бросить тут же ее на стол и не удовлетворить возбужденную похоть.
Почувствовав, что он может далеко зайти, Татьяна приложила к его губам палец и зашептала на ушко:
– Пошли ко мне на дачу, там сейчас никого-никого, предки дома.
– Пошли, – вскочил Трудненко и, положив на край стола четвертак, неуверенно зашагал за своей новой подружкой.
Прицепившись к его локтю, девица что-то без умолку тараторила всю дорогу, но Александр ее не слушал. Он то и дело останавливался, тискал ее в объятиях, целовал в губы, чем хоть ненадолго прерывал ее болтовню.
Потом Татьяна остановила такси, и они долго куда-то ехали, справа и слева от дороги замелькали дувалы, плоские крыши глинобитных домов. Трудненко встрепенулся – от вида дувалов веяло чем-то уже пережитым и от этого тревожным. Как в Афганистане, подумал вдруг Александр, только вместо автомата белокурая подружка под боком, а вместо бронетранспортера легкое и удобное такси. Вскоре впереди замелькали сады и разбросанные среди деревьев домики.
– Все, приехали, – сказала Татьяна.
Трудненко, не глядя, вытащил червонец и сунул водителю. Тот недовольно хмыкнул, но пассажиры уже шли к высокой металлической решетке, огораживающей сад. Татьяна долго копалась в своей сумочке, прежде чем нашла ключ, и торопливо открыла тяжелую калитку. К домику, еле виднеющемуся под луной в глубине сада, вела посыпанная песком дорожка.
В доме, как и говорила девушка, было пустынно. Они не стали включать свет и сразу же завалились в постель, разобранную словно для них.
Они пили какое-то терпкое, сладкое вино и снова в порыве сладострастия кидались в постель. Это было словно в сказке.
Когда Трудненко проснулся, было уже раннее утро. Бубном гудела голова, пересохло во рту. Но блаженная радость неги затмевала все это. Даже то, что в карманах хэбушки не осталось ни одной кредитки, ни одного чека, не обескуражило Александра. В кармане брюк должна быть новенькая записная книжка, которую он купил в киоске аэропорта, в ней червонец и билет на самолет, а на первой страничке номер автоматической камеры хранения.
Превозмогая головную боль, припомнил, как в хмельном угаре хвастался перед своей ночной подружкой, что везет домой богатые трофеи, как загорелись у той глаза, как с еще большей преданностью приластилась к нему. А услышав про «Шарп», тут же предложила обмыть дорогую вещь, чтобы не испортилась. Когда выпили, его развезло так, что уже почти ничего не соображал. Смутно помнил, что вытаскивал из кармана заветную записную книжку как доказательство того, что говорил правду. И она ему поверила.
Вот он какой парень! И все удовольствия получил, и подарки сохранил. Чтобы все знали, что он, старшина Александр Трудненко, с войны домой идет. Но сколько ни шарил по карманам, записной книжки не было. Вот тогда только понял, что его крупно надули.
– Вот блин! – уже зло повторил он, подумав при этом, что наверняка и дача чужая и что надо побыстрее смываться, пока больших неприятностей не схлопочешь.
И он проворно покинул это случайное лежбище.
Солнце только-только поднималось, золотя козырьки крыш. Утренняя прохлада, застоявшаяся в садах, выливалась на улицы. Трудненко поежился то ли от холода, то ли от головной боли, а может, и от душевной, и, широко шагая, направился по дороге в сторону города. Он получил то, чего очень хотел, и за это судьба-злодейка отобрала у него все, что он имел.
Но он-то сам жив, здоров, крепок и силен и, самое главное, – возвращается с войны домой. Ведь это самое главное для родителей, для его Иришки, а все остальное придет, философски раздумывал он, поднимая своими начищенными полусапожками пыль на пустынной дороге.
Иллюстрации