Фарьябский дневник
Шрифт:
Крестьяне осторожно, как самую большую ценность, взяли соху и понесли ее за корму бронетранспортера. С помощью веревок закрепили ее за крюк и в ожидании невиданного зрелища застыли с обеих сторон машины. Сергей залез на броню.
– Давай потихоньку, – приказал он водителю. Чихнув бензиновой гарью, бронетранспортер медленно тронулся с места. Веревка натянулась, увлекая за машиной этот средневековый плуг. Проделав борозду в сотню метров, Сергей остановил машину и спрыгнул на землю. Взял встревоженные плугом комочки красноватой земли и вдохнул в себя ее аромат. Удивительно, но
Если отпуск приходился на весну или лето, Сергей обязательно ехал домой, чтобы хоть на огороде покопаться. Прикосновение к земле афганской, а может быть, дурманящий дух, который от нее шел, навеяли нестерпимое, какое-то пращурское желание пахать.
Капитан подошел к дехканину, который, цепко держась за ручки сохи, широко расставив ноги, стоял в ожидании. Жестом показал, что хочет пройтись за сохой. Дехканин отрицательно замотал головой и что-то залопотал.
– Он говорит, что эта соха досталась ему от отца, что это самое дорогое, что у него есть. Он боится, что вы ненароком сломаете ее и он умрет с голоду, – спрыгнув с брони, перевел Усманходжаев.
– Скажи, что я с детства научен этой работе.
Сержант перевел.
Дехканин недоверчиво посмотрел на капитана, видимо, продумав, что тот шутит, и что-то быстро начал говорить.
– Он говорит, что у них в кишлаке только один дехканин стал выдающимся и уважаемым человеком – духанщиком, да и то потому, что нашел на своем поле клад.
– Скажи ему, что скоро и у них каждый дехканин сможет не только офицером стать, но и целым государством руководить.
Ошарашенный словами переводчика, крестьянин отошел от сохи, с трудом переваривая услышанное. Капитан, засучив рукава, схватился мертвой хваткой за отполированные многими ладонями ручки и крикнул:
– Н-н-о-о-о-о! Поехали!
Бронетранспортер, грозно рявкнув, медленно покатил вперед.
Первая борозда растянулась почти на километр и уперлась в изгиб глубокого арыка. Машина развернулась и поехала обратно.
С непривычки ломило руки и поясницу, но Царевский был доволен собой. Он проложил свою самую длинную в жизни борозду здесь, на афганской земле, и поэтому сегодня, сейчас она стала для него, советского офицера, родной.
Дехкане шумно обсуждали его неимоверный в их глазах поступок. Он заметил, что теперь они смотрели на него без страха, недоуменно и в то же время почтительно.
– Товарищ капитан, – оторвал Сергея от нахлынувших мыслей Ермаков, – у них там еще две сохи есть. А что, если и их привязать. Получится трехлемешный плуг. Только укреплять их нужно уступом.
– Иди, иди новатор ты наш, – улыбнулся Сергей.
Вместе с переводчиком солдат уговорил дехкан на эксперимент, и, когда сохи были закреплены так, как он хотел, боец закинул автомат за спину, засучил по локоть рукава гимнастерки и, став в борозду, крикнул, улыбаясь во весь рот:
– Пошли, залетные!
Машина, крякнув от натуги, не спеша,
Сергей не заметил, как быстро пролетело время. Немного передохнув, он вновь стал за соху. Сделав полный круг, передал соху хозяину. А сам стоял в окружении крестьян и с помощью Усманходжаева пытался объяснить им, что такое его Родина. К обеду начал накрапывать дождь, и Царевский, боясь, что скоро хлынет ливень и развезет всё и вся, приказал поставить машину в капонир. К этому времени огромное поле между позициями ММГ и кишлаком было вспахано.
К Сергею снова подошли два старика, и тот, что со шрамом, снова протянул ему пачку денег. Но, как и в предыдущий раз, Сергей решительно от них отказался.
– Усманходжаев, скажи им, что мы помогали крестьянам бесплатно. Это им наш «бакшиш».
Услышав слово «бакшиш» старики заулыбались. Мулла подозвал к себе одного из крестьян, показал на отару, пасущуюся невдалеке, и что-то властным голосом сказал. Тот стремглав бросился выполнять распоряжение, и вскоре уже волок упирающегося барана.
– Это подарок вам от всего кишлака, – перевел сержант.
– Ну и здоровенный, – уже от себя радостно добавил он.
– Это нам кстати. Давно без свежего мяса сидим, – удовлетворенно сказал офицер, мысленно взвешивая животину.
«На ужин хватит – и то ладно», – подумал он.
– Ташакур, ташакур, рафик, – сказал Сергей и в знак благодарности, так же как и белобородые, приложил правую руку к груди и наклонил голову.
Восхищению стариков не было границ. Они долго прощались с ним, желая шурави самых больших благ.
В лагере, несмотря на начинающийся дождь, все с нетерпением ждали прихода пахарей. И когда Царевский вместе с Ермаковым и переводчиком появился на площадке у землянок, говор стих. Первым к Сергею подошел замполит.
– Сергей Дементьевич, по-моему, полдня на отдых хватило. Ребята помылись, письма домой написали. Может быть, политзанятия проведем?
– Что же, дело хорошее. Только знаешь, что я тебе скажу – многое из того, чему наставляли тебя в училище, забудь. Жизнь требует другого подхода. Вот ты говоришь, в баньке помылись, письма написали, и все. А спроси у любого солдата… – Капитан повернулся к Ермакову, и поманил его к себе: – Скажи Иван, чего тебе больше всего хочется после того, как отоспишься и в баньку сходишь?
– Чего? – солдат задумался. – Собраться всем вместе, да песню хорошую спеть! А еще лучше послушать.
– Слышал, замполит? Устами солдата глаголет истина!
– Ступай Иван, баня еще, наверное, не остыла, – добавил он, обращаясь к солдату.
Ермаков, словно этого и ждал, кинулся в землянку, и вскоре его коренастая фигура маячила возле палаточной бани.
– Вот так, Иваныч. А политзанятия сегодня уже прошли. Или ты не видел, с каким интересом ребята наблюдали за нашей сегодняшней пахотой? Да не скажи я тебе, чтобы на поле никого не пускал, разве усидели бы они здесь? Вряд ли. Так что можешь без зазрения совести записать в журнал, что изучили тему «Долг и обязанности воина-интернационалиста», и всем без исключения поставить «отлично». Они зарабатывали эти оценки не словом, а делом.