Фарьябский дневник
Шрифт:
Выслушав капитана, замполит в задумчивости отошел в сторону.
– Ну, что, орлы, приуныли? – весело начал Сергей, подходя к бойцам.
Солдаты расступились, пропуская Царевского в середину.
– А что, товарищ капитан, не спеть ли нам нашу песню, – предложил заставский зубоскал Загидуллин и, не дожидаясь ответа командира, нырнул в проход землянки. Вскоре он вернулся оттуда с видавшей виды гитарой, и тотчас над долиной развернулась ласковая и грозная, щемящая солдатское сердце песня:
…Внезапно с гор подул промозглый, сырой ветер, разгоняя сомкнувшиеся над долиной тучи. Дождь перестал назойливо ныть, прислушиваясь к незнакомой, будоражащей всех вокруг мелодии. Даже солнце, разорвав на мгновение небесные путы, ненадолго позолотило своим лучом струны гитары, и они запели еще красивее и звонче.
К капитану подсел замполит.
– Сегодня вы провели здесь, на афганской земле, самое показательное политзанятие, на котором я вместе со всеми был простым слушателем. И думаю, что рано или поздно заслужу свою пятерку, – тихо, так, чтобы услышал только Царевский, сказал он.
Сергей молча с чувством стиснул его локоть. Они поняли друг друга без слов.
Назавтра было новое, не похожее ни на одно другое, утро, предвещавшее теплый солнечный день и долгожданные вертолеты с письмами, продуктами, боеприпасами и другой всякой всячиной.
– Товарищ капитан, к лагерю подходит банда, – еще в полудреме услышал Сергей, и в следующее мгновение он, был уже в сапогах, нырнул на ходу в свежую, пахнущую земляничным мылом рубашку и, схватив автомат, уже бежал к выходу. Солдаты, поднятые по тревоге, мчались следом, быстро, без суеты, занимая свои позиции.
Сергей, впившись глазами в окуляры бинокля, внимательно осматривал местность.
– Вот они, – процедил он сквозь зубы. «Идут без опаски, словно к себе домой», – с ненавистью подумал он.
Банда шла по направлению к их передовому посту, явно из кишлака Ислам-Кала.
«Вот отблагодарили нас», – зло подумал о дехканах Сергей.
Присмотревшись внимательно, он вдруг увидел, что впереди душманов, вооруженных винтовками и автоматами, бодро шагают два старика, его вчерашние знакомые.
«Что-то здесь не то», – мелькнула мысль.
За всю свою боевую жизнь он не помнил, чтобы боевики ходили перед их позициями просто так среди бела дня, и доложил об обстановке начальнику ММГ майору Калинину. Тот спокойно сказал:
– Ты эту кашу заварил, ты и расхлебывай.
Видя, что солдаты изготовились к стрельбе, Сергей передал команду без его разрешения не стрелять. Сам вместе с Ермаковым и Усманходжаевым направился навстречу белобородым парламентерам. Увидев, как сотнями стволов ощетинилась мотомангруппа, старики, остановив отряд на месте, к позициям шагали вдвоем.
Встретились на том же месте, где стояли накануне, решая земельный вопрос. Поприветствовав стариков, Сергей
Ответил старейшина кишлака. Показав назад, где в сотне метрах стоял вооруженный отряд, он сказал:
– Это мой сын Худайкул не давал тебе жизни на перевале. Его с сотней джигитов заставили, под страхом уничтожения кишлака, воевать с вами, чтобы он освободил нашу землю от вас, «шурави». До вчерашнего дня я был полностью на его стороне. И в затею муллы, который посоветовал обратиться за помощью к вам, я, честно говоря, не верил. Рад, что ошибся. Это я сказал и своему сыну. У нас слово отца – святое слово. Сын со своими джигитами пришел, чтобы просить тебя о милости – разрешить им самим охранять кишлак и перевал от душманов…
Это была первая значительная победа, которой советские пограничники добились без единого выстрела.
Сахиб
Познакомился я с Сахибом во время проведения операции в одном из горных районов Афганистана. На привале, когда после утомительного перехода наконец-то наступила долгожданная минута отдыха. Но мне не долго пришлось наслаждаться наступившим покоем, начальник мотоманевренной группы майор Калинин поручил мне организовать охрану лагеря. С наступлением темноты боевики становились особенно активны и в любой момент могли обстрелять наше расположение с близлежащих сопок.
Вскоре боевые машины заняли свои места по периметру стоянки, наводчики навели пулеметы в заданном направлении и застопорили башни. Выслушав бодрые доклады о готовности обороны к бою, облегченно вздохнул – успели до захода солнца. Вместе с резво нахлынувшими сумерками пришла долгожданная прохлада, и стан наш ожил. Послышались шутки, громкоголосый смех солдат. Кто-то уже настраивал гитару, и через минуту над засыпающей долиной полилась щемящая душу песня:
… Здесь, в Афганистане,Нынче сильный зной.Ах, как иногда мнеСнится дождь грибной,Голубые ходят ливниГде-то стороной,Ты, любимая, чаще пиши мнеВ адрес почты моей полевой…Песня вызывала грусть, и, чтобы как-то развеяться, я пошел проверять посты. В горах сумерки сгущаются очень быстро, и вскоре стало темно, как в подземелье… Бойцы, пересиливая усталость, сосредоточенно вслушивались в тревожную тишину ночи, прерываемую приглушенными возгласами:
– Стой! Кто идет?
Я заканчивал обход позиций, когда невдалеке увидел тревожно мерцающий огонек папиросы и одновременно услышал тягучую мелодию афганской песни. Что-то знакомое послышалось мне в срывающемся голосе одинокого певца. Подошел ближе. На полуразрушенном дувале, за которым расположился оперативный батальон царандоя, сидел, покачиваясь в такт песне, афганец. Услышав шаги, он замолчал.