Шрифт:
Неизбежность
Небо ещё долго будет светлым. В который раз за день выглядывая в окно, я видел очертания городских улиц, удивительно тихих, удивительно пустых. Солнце освещало белые стены соседних зданий огненным, предзакатным светом. В прежние времена я бы мог подумать, и обязательно подумал, о красоте мгновения, но теперь думал о светиле исключительно как о небесном теле, о части космоса. Космоса, из которого на планету несётся уродливой формы кусок камня. Теперь свет от звезды не казался таким уж нежным, тёплым, но оставался по-прежнему вдохновляющим, впрочем, будь я художником, то от таких впечатлений набросал бы на полотне нечто разрушительное. К счастью, я писатель.
Мне дважды не повезло: я жил в эпоху разложения литературы, а теперь живу в эпоху разложения целого мира, однако литература в последнее время наоборот поднялась, приободрилась, воскресла. Не своевременно, но она вдруг стала тем, чем и формировалась когда-то, до того, как всё сломалось, для этого только и пришлось, что сломать целую планету, населённую нами, кто эту литературу и придумал. Произошло это не сразу, как не сложно догадаться, сперва наступили страх, паника, неверие, хаос, а потом – принятие, а за ним – откровение; жизнь-то ведь не заканчивается, она продлится до того дня, пока мы все не соединимся с исполином из тёмного космоса, пока все мы не сплющимся в объятиях с чем-то по-настоящему ужасным. Когда его тень
Шок. Время первого шока прошло. Прошло у всех, кто дожил до сегодняшнего дня, пережив первое потрясение. Таких много, таких большинство. Человечество удивительно стойкое, оно сильное, оно упёртое. Как же оно хорошо; и лучше, чем я думал и представлял всю жизнь. Люди хорошие. Ни один фантаст и антиутопист не угадал, все они промахнулись, все они не понимали, с кем живут на одной земле, кто их окружает. Когда-то не знал и я, и долго ничего не понимал, но прозрел чуть раньше всех, и только теперь понимаю почти всё. Поздно. Как обычно, всё приходит поздно.
Надеюсь, вы не успели забыть как начиналась история? Я опишу это так, как запомнилось мне. Мелькнула проходная новость про какой-то объект в космосе, с определенной вероятностью способный нагрянуть к нам в гости. Новость как новость, только на полпути моего бытия столько случалось этих потенциальных объектов, что и эту страшилку мимо ушей пропустили абсолютно все. Чуть позже напоминание повторилось, став куда обстоятельнее и детальнее, а потом снова, и снова, и снова; а подробностей всё больше, а прогнозы всё угрожающе. Всякий новый раз некоторым группам людей становилось тревожнее, но не мне, я посмеивался над мнительными и впечатлительными, продолжая жить без каких-либо опасений за свою жизнь, во всяком случае, сохраняя уверенность, что если я и внезапно умру от чего, то точно не от камня из космоса. В то время я как раз читал книгу про яды и с удовольствием иронизировал на тему куда большей опасности от маленьких ядовитых лягушек, чем от астероидов. Впрочем если рассудить иначе, если уж человека способно убить крохотное земноводное, то почему бы с этим не справиться астероиду? Вопрос лишь в перспективах встречи одного с другим. Я долго размышлял на тему опасности от малых и больших объектов, старательно опуская за скобки вероятностью встречи с лягушкой или астероидом. Моё воображение рисовало как скромные, но по-прежнему опасные камни, так и великанских лягушек, поглощающих разом острова, полные голых и расслабленных туристов, похожих на уязвимую мошкару на кувшинке. На почве только нарастающей истерии и собственных фантастических опытов приснился детский страх – как меня, хрупкого мальчишку, на поле бодает жуткого вида корова с огромными кривыми рогами, пробивая насквозь, потом поднимает и с воем несётся вперёд с моей проколотой тушей, а я ору, но ничего сделать не могу. Я проснулся в холодном поту и даже правый бок покалывал, но через секунды я успокоился и громко рассмеялся, и долго продолжал хохотать, еле-еле успокоившись, так меня пробрало. После отдышался, вытер слёзы, поднялся, раздвинул шторы, и с наслаждением увидел за окном большой громкий асфальтобетонный город. Ухмыльнувшись той корове, рассмеявшись в её воображаемую морду и зачем-то показав в окно неприличный жест, я повторно залился гоготом, потому что знал, в городе она безвластна, на этих улицах коровы быть не может, ей без каких-либо оговорок нет места, а если она и появится каким-то образом, то её саму охватит такой страх, так что ей будет не до размахивания рогами, а значит, здесь я в безопасности.
Примерно на следующий день все люди достоверно узнали: через десять лет прилетит астероид и прицельно врежется в нас. Врежется основательно, не как-то по касательной, бочком, кусочком, а всей своей массой, да прямо в сердце планеты. Умельцы постарались нарисовать как можно больше проекций и имитаций удара, в самых красочных подробностях изобразив момент столкновения и разрушения планеты и астероида за компанию. Это крутилось и повторялось так часто, что человек с самой примитивной фантазией и склонностью к эскапизму все равно выполз бы из своих ограничений и представил и осознал самым наилучшим образом всю суть грядущей катастрофы. Не обошло это стороной и меня, но с воображением у меня и так порядок. Зато я выучил новое слово – «энтропия» – и пару раз использовал в книгах и спорах на работе. Хоть что-то полезное.
Первые часы я думал только об одном: почему через десять лет? Почему такая ровная цифра? Удивительно, этот астроид как будто готовился и старательно подбирал время появления. (А возник он и правда словно из ниоткуда. Из небытия. По крайне мере так говорили, а я не стремился проверять. К чему? В сущности, какая разница, откуда он, как будто это что-то изменит.) Это больше напоминало какой-то фарс. Действительно, какие ещё десять лет? Почему? Что за круглые даты? Я бы с лёгкостью поверил, прилети он через каких-нибудь четырнадцать или может быть двадцать семь лет, цифры вполне себе случайные, неочевидные, но десять… Тринадцать или шестьсот шестьдесят шесть лет сразу бы назвали, чтобы окончательно сгустить краски. Эта юбилейная цифра смутила меня сильнее всего, я видел в ней самый настоящий подвох и даже посредственный розыгрыш, но потом прочёл подробнее, несколько раз уточнил, и оказалось, что не десять, а что-то около девяти лет и девяти месяцев сколько-то дней и сколько-то часов, минут, секунд. Поразительная точность. Вот это больше походило на правду, это заставило меня поверить. И кажется, не только меня. В первые часы после появления новостей семьи затихли, дома затихли, улицы затихли, города затихли, целый мир затих. Я не ручаюсь, но мне кажется, в те минуты где-то да точно остановился целый завод, до того функционировавший десятилетиями без пауз. Я отчетливо представлял себе лица испуганных, шокированных, сконфуженных и всячески ошеломленных людей. На скорую руку я накидал список мест, где и при каких обстоятельствах случайного человека могла бы настигнуть горькая весть, и у меня набралось так много вариантов, что в конце концов я утратил к этому интерес и забыл, для чего вообще это фиксировал. Придя в себя, я смотрел в окно и с замиранием ждал, когда что-нибудь начнётся. И оно началось. Началось предсказуемо. В этом вопросе все фантасты и прочие выдумщики наверняка бы не ошиблись. На улицы, как горошины из банки, посыпались люди, и начались волнения. Впрочем, зря я скромничаю, волнения – это когда пошумели и разошлись, здесь же началось безумие, подкреплённое внезапно овладевшей примативностью и проявившимися некоторыми другими массовыми состояниями. Первое время допускалось тешить себя надеждами, что это не волнения вовсе, общество в порядке, ему лишь нужно собраться вместе на улице, дабы преодолеть обуявший всех страх. Многим утешителям рисовались мнимые картины, как поражённые горожане сидят в кафе или на ступенях, шёпотом обсуждая вести, как случайные прохожие помогают и поддерживают нуждающихся в помощи первых встречных, как бармены бесплатно наливают тем, кому неизбежно требуется, как психологи проводят сеансы массовой терапии с рупором в руках, а государства и силовые структуры мужественно поддерживают жизнеобеспечение городов. Так почему-то думал и я, но в первые же минуты увидев в толпе определенные физиономии, понял – неизбежна аномия. Она и грянула, да с таким размахом, таким охватом, таким задором, что иные события прошлого казались шалостью. Я не знаток истории, аж уж истории протестов и революций подавно, но здесь назревал грандиозный коллапс цивилизации, я догадывался. Побежав прочь и спрятавшись дома, я долго размышлял и философствовал на темы общественных волнений, на скорую выискивая самые разные примеры из истории, когда толпы выходили на улицы и что-то совершали. Я пытался понять дальнейшую логику развития событий, но осторожно выглядывая в окно, ничего не понимал. Смотря на город сверху, я ощущал себя над ситуацией и пытался раскрыть, в чем кроется загадочная причина таких явлений, пытался осмыслить, почему мы переходим к крушению, когда ситуация не требует крушения, но, если честно, ответа не нашёл, поэтому поделиться мне с вами ровно нечем.
Теперь время первого шока позади. Данный период под таким названием и вошёл в новейшую историю, о нем можно прочесть неслабые монографии, где кроме всего прочего составлены подробные списки погибших знаменитостей, утраченных ценностей, скульптур, объектов, временных построек и даже зданий, включая аж два небоскреба. Список выдался чрезмерно обширным, как ни горько это признавать. Рад, что меня в нём нет. Но хорошо, что всё, о чём я пишу, успело структурироваться и мягко уложиться в памяти, ведь произошло довольно давно. Давно по меркам текущего летоисчисления. Теперь люди, видевшиеся всего месяц назад, считают такой интервал преступно огромным, как будто между мгновениями пролетела целая жизнь. Если ты не видел человека больше года, то проще о нём вообще забыть, дабы не будоражить недостижимое прошлое. И это не так уж далеко от правды, в некотором роде даже до астероида эти же подходы допускалось использовать в отношении времени. Так что важно понимать – описанное ниже происходило в невыносимо далеком прошлом.
Если говорить о времени, то всяческие волнения, бунты, потрясения, крушения тянулись около одного оборота вокруг Солнца, может чуть больше. Сперва было страшно, тревожно, все неотрывно поглощали новости, сутки напролет мониторили ситуацию, точно это могло помочь; читали о каких-то ужасных вещах, о безумстве и порой даже зверстве, которое происходило в описываемое время. Стало втройне любопытно послушать кумиров, прислушаться к их утешениям или подбадриваниям, разузнать мнение, пусть и вовсе не авторитетное, а порой поразительно глупое. Впрочем, вопрос непрост и заковырист, найди в таком экспертов да знатоков, да к тому же не предвзятых и безэмоциональных. Здесь разве что психолог поможет, или психиатр, или психотерапевт. Я всегда в них путался. Между тем, со всех сторон изливался неиссякаемый поток речей, толкований, откровений, порицаний, обличений, призывов и воззваний. Появились даже лидеры у таких толп, но никто из них не дожил до сегодняшнего дня, хотя полагаю, они не слишком расстроились (не расстроился и я), сгорели они ярко, не хуже мелкого метеорита в атмосфере, оставив даже какой-никакой след. Сообщения из самых разных источников стабильно разбавлялись изрядной долей домыслов, нелепой лжи и преднамеренного обмана, не ясно с какой целью это делалось, но вероятно, кому-то нравилось нагнетать и укреплять панику, и что ж, надо признать, действовало и на меня, хоть я крепок и наверняка мыслю критичнее всех остальных. Отдельные мыслители строили прогнозы и анализировали действия толп, не давая позитивных прогнозов. Я и вовсе антипозитивист по своим взглядам, поэтому не верил прогнозам и расчётам и старался банально наблюдать, в надежде что само утрясётся. Между тем волнения носили самый разный характер: бытовые, религиозные, социальные, экономические, национальные, этнические и политические, чего только не происходило, и кто-то даже успел неплохо на этом заработать. Но зачем? Я уже ничего не понимал. За это время я наслушался от всех конфессий о конце света, каре за прегрешения и прочее-прочее. Я узнал о злом роке, судьбе, об ученых, якобы виноватых в этом; виноваты в этом оказались и люди тех или иных цветов кожи, конечно же люди разной веры, нации; виноваты атеисты; виноваты бедные и богатые, здоровые и больные, экология и психология, военные и мирные, астрономы и астрологи… Голова пухла. Сам по себе астероид превратился в многоликий символ смерти, и его пришествие виделось не банальным ударом о планету с последующей почти мгновенной гибелью всего и вся, а целым выводком разнообразных форм деформации вроде меркнущего Солнца, утонувшей в море земле, срывающихся с неба звездах, бушующего пламени, нестерпимого жара до небес и всякого такого, точно из какого-то древнего эпоса. Из более интересных теорий довелось прочесть про удар астероида по Луне, с последующим его разрушением, но это никак не способствовало нашему спасению, – наоборот, лишь делало его чуть более мучительным, но, чего не отнять, визуально куда более эффектным. Между тем города пережили сущие средневековые погромы и разорения, быт постиг истовый крах, достойный современного эпоса. Ещё не поверженная планета уже тяжело болела, а некоторые протестующие выглядели так, будто конец света уже наступил. Тем любопытнее, что параллельно с этими процессами образовался зарегистрированный бренд гибели человечества, для него придумали логотипы, цвета, шрифты, выпускали и продавали брендированную одежду, флаги, марки, открытки. Эти явления прекрасно уживались рядом, где-то дополняя друг друга, а иной раз сливались во что-то общее, так, например, истерящий на улице человек, кричавший, что он не хочет умирать, ходил в футболке с изображением астероида, которую он мог купить только в недешёвом фирменном магазине, зарабатывающем, по сути, на смерти.
А потом хаос вдруг закончился. Произошло это словно одним днём, словно кто-то щёлкнул пальцами и всё – довольно. Надоело. Надоело нам терпеть эти выходки, надоело им бушевать. Помню, я вышел на улицу, страх сковывал движения будто во сне, ведь в тот период встретить агрессивного фанатика было куда вероятнее, чем корову. Я помню битый, истерзанный город, заваленный мусором и грязью, где-то даже лежали неубранные тела. Я хотел взвыть от злобы, от непонимания, почему всё происходит именно так. Какой момент, и как позорно мы его проводим. Планета с красивым лицом превратилась в больного деменцией и изуродованного оспой и сифилисом старика, который сходит с ума и крушит всё вокруг. Да почему!? Казалось, что это конец. И так оно и произошло. Всё кончилось.
Все привыкли, смирились, приняли. Верующие и неверующие, нищие и элиты, мужчины и женщины, взрослые и дети, люди всех цветов, наций, сословий, мировоззрений и моральных норм. Все буйные кончились, все, кто не хотел жить, кончились, а вот многие-многие обычные остались, и жить захотелось с такой силой, которой человечество не знало никогда прежде. Настал период расцвета, или может рассвета, но последнего, самого лучшего, самого невероятного, самого вдохновенного. У нас оставалось ещё какое-то время, но сколько именно, я не смогу назвать, ведь в таких условиях совершено невозможно измерить время. Вот тот же год, например, много это или мало? Не до конца понятно. Да, время оставалось, его было сколько-то. И мы начали жить как прежде и даже чуть лучше, я-то уж точно, я жил с надеждой. Просыпаясь по утрам, я радовался, выходя на улицу, я радовался, зная, что кому-то хорошо, я радовался. Апокалипсис сделал меня счастливее.