Шрифт:
1.
По Варшавскому мосту, от Тересполя в сторону Бреста, медленно проезжал автомобиль. Водитель равнодушно смотрел вперед, лишь изредка переводя взгляд на спокойную реку, названную Западный Буг, узнавая в очертаниях береговой линии, густо покрытой желтеющими деревьями, что-то похожее на речку, протекавшую недалеко от его родного дома, но мельче. Между ними много общего, и изгибы будто одинаковые, и вода точно так же переливается под блеском рассветного солнца. Даже цвета природы по берегам и вся несложная композиция удивительно похожи. На минуту могло показаться, что ехать больше никуда не нужно, вот же оно, все здесь. Но на самом деле это только воображение, и от Бреста предстоит преодолеть еще часов девять-десять пути, прежде чем долгая дорога приведет к дому.
С некоторыми
С другой стороны, он обожал и обожествлял будущее, которое его ждет, и ревностно любил сладкое настоящее, в котором он уже благоухает от непрерывного счастья. С недавних пор он проживал на территории европейского государства, всем сердцем к нему проникаясь и отдаваясь восторгу от каждого дня своего пребывания на желанной земле. Человек без колебаний и сомнений верил в светлую Европу с праведными гражданами, с формальной бюрократией, без коррупции, криминала, пороков и лжи и жил с этим светлым образом. Он походил на фанатика, который верит в своего лидера, что бы тот ни пропагандировал, и даже если он живет в доме желтого цвета, скажет лидер, что дом синий, – и дом станет синим. Так он верил в чудеса о крае на земле, где все совершенно и идеализированно, а высшие ценности непоколебимы и вечны. На все неудобное умело закрывал глаза, а где надо – приоткрывал. Несмотря на хитрую позицию, перед собой он честен, во что верил – с тем и жил, немножко навязывая свою точку зрения всем несогласным.
Вопреки всем домыслам о белорусской границе, он строго по времени электронной очереди прошел пограничный контроль, а пограничники, кроме того, вели себя сугубо профессионально, оставаясь спокойными и допустимо вежливыми. От безвредной обыденности происходящего водитель испытал странный дискомфорт. Сегодня не получится подкрепить мысли насчет одичавших белорусов да заодно с ними русских и украинцев, так как в своем представлении народы особо не делил, смешивая в одну кучу, и всегда стеснялся отношения к ним, но, тем не менее, из рук в руки пограничнику он передал именно российский загранпаспорт, – о другом паспорте он пока только трепетно мечтал. Зато когда это случится, когда настанет час гордо вручить пограничнику свой новенький европейский паспорт, он и по-русски говорить откажется, подчеркивая приобретенную идентичность.
– Староверин Илья Владимирович, – прочел его данные пограничник, сверив фотографию в паспорте с держателем того самого паспорта, вернул документ обратно, проставив въездной штамп, пожелал доброго дня и пригласил следующего человека к окошку.
Илья саркастично улыбался, отойдя от окошка, предвкушая необоснованно строгий досмотр своего автомобиля, но и здесь его ждал своего рода сюрприз, так как не успел он хорошенько пофантазировать, как начнет дерзить молодому заносчивому лейтенанту, поливая его знаниями законов и порядков, как и здесь его с богом отпустили, пожелав хорошей дороги.
Интересно, давно у них все так? – думал он про себя, уже отъехав около километра от пропускного пункта, постепенно набирая скорость. Путь предстоит неблизкий.
Выехав на трассу после Бреста, он внимательно следил за дорожными знаками, в частности отдавая должное внимание знакам, ограничивающим скорость, так как заранее ознакомился с системой штрафов в Белоруссии и не очень-то хотел попадаться и платить. Хотя чего скрывать, где-то на поверхности колебалось желание повести себя немного иначе, нежели в странах Евросоюза, и дать жару, немного выплеснув наружу русскую удаль. В этом порыве он совсем не стеснялся своего происхождения, но подумывая про возможный штраф, предпочитал потерпеть, хотя бы пока не доедет до России.
Временно вернуться на родину Илью Староверина вынудило одно обстоятельство, даже, говоря точнее, давление со стороны матери, не оставляющее иных путей, кроме как все же приехать вопреки небольшому желанию и паре десятков причин не совершать поездку.
На родине у Ильи находится при смерти отец. Он уже несколько лет болел, с переменным успехом то подлечивался, то снова чувствовал ухудшение. Несмотря на потрясения, все годы борьбы остался мужественным и стойким человеком, не поддаваясь апатии и излишней драматичности. Но каким бы он ни был богатырем, годы шли вперед, здоровье слабело, убавлялись силы, стихали повседневные радости, и, в конце концов, желание бороться за жизнь в постели и на таблетках иссякло. Владимир Николаевич Староверин начал серьезно сдавать, время от времени проходя лечение в больнице, находясь по две недели то дома, то на стационаре, а все равно становилось ясно – скоро умрет.
Матери, Ольге Григорьевне Старовериной, одна местная провидица почти с точностью до минуты нашептала дату и время смерти мужа, а та, будучи женщиной верующей не только в бога, но и вообще во все, что сама не могла логично объяснить, уверовала и словам ведуньи, да и более того, сама она сердцем чуяла, что мужа ее со дня на день не станет. Это страшное предчувствие посильнее многих, и, говорят, родные умеют его ощущать и жить с ежеминутной тревогой до самого исполнения гнетущего пророчества.
Илья вполне себе любил своих родителей на расстоянии, в меру одаряя их вниманием, совершая дежурные звонки раз в месяц, иногда (крайне редко) посылая деньги и даже открытки, как это делали его коллеги по работе. Но прежде чем рассказать о том, что происходит с ним сейчас, гораздо важнее будет немного вспомнить о жизни и пути юного Илюши, кем он был, куда шел и кем в итоге стал.
Илья Староверин – младший ребенок в семье бывшего плотника и рабочего завода Владимира и бывшей учительницы младших классов, а впоследствии продавца в нескольких самых разных магазинах Ольги. Родители у него самые обычные, положительные, ничем плохим не примечательные, к детям своим отнеслись с должным вниманием и заботой, дав каждому образование. Долгие годы помогали деньгами, теперь занимаются воспитанием внучки и прочими неотъемлемыми в жизни вещами и хлопотами. Нельзя сказать, что они когда-то жили богато, но и не бедствовали. Только поженившись, не имея детей, Владимир с Ольгой построили небольшой дом на месте старой избы предков отца в селе, граничащем с городом, и постепенно домик этот расстраивали. К сегодняшнему дню площадь составляла сто двадцать квадратов. Кроме того, к дому прилегал значительных размеров двор с беседкой, а рядом – гараж, баня, сарай, подвал, врытый в землю, и, как водится, огород и сад на девять деревьев. Дети росли в благополучных условиях, испытывая тяготы лишь в период конца 80-х, начала 90-х, но после начала 00-х все пошло гладко и строго в положительную сторону.
Отец Илюши почти всю жизнь оставался человеком мягким, даже излишне добрым, но при этом обладал заметной долей равнодушия и рассудительности. Черствость настигла его лишь в последние годы, изматывая суетой бесконечных больниц, собирания бумаг, общения со множеством посторонних людей, разъездов, вынужденного ухода с работы и прочих невзгод, ограничивающих привычный образ жизни. Всю свою жизнь Владимир Николаевич предпочитал все больше молчать, даже на больших застольях, но в то же время не замыкался, а оставался по-житейски мудрым и порядочным человеком. Друзей и знакомых у него было много, так как по части своей профессии в этих краях его знали как толкового мастера, пусть не гения, но настоящего умельца. Вдобавок к локальной узнаваемости, он много времени своей молодости помотался в командировках по центральной России, а также дважды заезжая за Урал, однажды посещая Архангельск, Вологду и Петрозаводск, время от времени бывая на юге страны. Поговаривали, что, несмотря на спокойный характер, у женщин он пользовался вниманием, а потому, вроде бы как, могли быть у него дети как раз и за Уралом, и в Ростове, Вологде и даже в Юрмале, где он тоже был однажды, но по путевке. Впрочем, слухи эти ни разу так и не подтвердились документально, и сколько раз жена его не пытала на этот предмет, он так и не сознался, всякий раз называя догадки чушью.