Смерть во сне
Шрифт:
В любых делах человек он последовательный, уравновешенный, хозяйственный, но легкий на подъем. Последние восемнадцать лет отец работал на заводе, сменив кочевую бригадную жизнь на оседлую, чем в целом довольствовался, и работу вполне искренне любил. По части выпивки, вне командировок значительно этим делом не увлекался, только под старость стал баловаться да немного гнал для себя, дегустируя иногда излишне усердно и требовательно к продукту, с тем, что снятие пробы завершалось опьянением без изысков. Такого рода усердием он внес определенный вклад в ухудшение своего здоровья и приближение кончины. Последние полгода к алкоголю он не прикасался, а всю свою аппаратуру для самогоноварения предусмотрительно продал, когда понял, что жить остается совсем недолго, а жена потом не сможет ее грамотно оценить.
Что касаемо матери, в молодости она была боевая и напористая, став с годами более спокойной и домашней. Она чрезвычайно много знала, что касалось бытовых вещей, но еще больше не знала и стремилась узнать, общаясь с людьми. Говорила она много, любила перекинуться словом со всеми подряд, включая незнакомых, пересекшись с ними, скажем, на рынке в очереди за семенами, потому в масштабах маленького города ее в общих чертах знали едва ли не все жители. Одной странной особенностью, отличавшей ее от почти нормального человека, была излишняя суеверность и поиски тайных знаков. Помимо темных суеверий, она искренне верила в Бога, знала все праздники, всех святых, по уму всех поминала,
Ирина старше Ильи всего на три года, но физически выглядела старше лет на десять. Природа распорядилась так, что от отца ей достался выдающийся для женщины рост, от матери – широкая кость и мощные скулы; от отца – темные волосы и карие глаза, а от – материи роскошные, волнистые волосы. Несмотря на бросающуюся в глаза массивность, в юности Ирина выглядела довольно красивой девчушкой, пусть и была немного полновата, но точнее даже сказать – крепка, она умела следить за собой и зачастую смотрелась выгоднее своих стройных белокурых конкуренток. Если кто-то пренебрегал правилами вежливого поведения и намекал на нюансы с массой, Ира могла отвесить хороший подзатыльник, да так, что не каждому парню под силу было стоически выдержать удар. В школе сестра училась неплохо, взяла серебряную медаль да и в университет поступила без каких-либо трудностей. Все вроде бы и ничего, но имелся изъян – характер. Как уж так получилось, что досталось всего по чуть-чуть и от всех, да не самого лучшего, а потому жила она в вечном поиске того, чего нет. Касалось это поиска мужчины, пристанища. Сама была не в меру строптива и требовательна, себя почитала особенной и не такой, как все. После университета помоталась она по городам, пожила у разных людей и в разных краях, побросало ее по работам, а все равно вернулась на родину, потрепав нервы семье, не давая спуску никому, кто был рядом. В итоге бунт ее продолжался до того, пока она не поддалась на ласковое давление матери в разговорах о старых девах и старородящих, и тогда, пообтершись в родном городке, – смирилась да с тем вышла замуж за местного паренька Федьку Мельниченко, которого не то что бы и любила, но и отвращение не испытывала, потому с ним и осталась. И с ним в супружестве появилась у них дочь Оксана, и все ничего, ведь и дом у Феди свой (что позволило Ире съехать от родителей, в чем видели интерес обе стороны), и вроде бы жили нормально. Но сошлись они с ним как-то очень уж хорошо, как детали в паз. Что она была мнительна, так тот еще больше, оттого начал у них общий комплекс на пару развиваться, и стали они жить и бояться, все ждать чего-то худого да, сами того не замечая, за пару лет совсем запугали себя и опасались всего на свете. Иришка прошлое и вспоминать не смела, как одна моталась по городам и вокзалам, как ночевала у каких-то людей да как попутками ездила, как работала по ночам и домой в глуши одна ходила. Чудо лишь, что ни разу с ней ничего не случилось. Она зареклась, что ребенку не даст того горя испытать и от себя не отпустит, да и матери с отцом при случае любила припомнить, как они ее, несчастную, прочь выпнули, и она по миру скиталась, пока приют у Феди не обрела. И хоть не так все было, а разговор нет-нет, да заходил, и как решила она в итоге, – нечего Оксане в миру делать, будет с ними жить, и им спокойно, и всем хорошо. А ребеночка-то мы защитим, – думала она, – а если второго родим, то и ему уголок сыщем, но куда попало не пустим, а ежели сын, так и от армии откупим, лишь бы ничего не случилось. Место всем хватит, в конце концов, кому потом все эти дома останутся?
Старший ребенок в семье Старовериных – сын Стас, названный в честь деда по отцовской линии. По замыслу носитель имени должен воплощать силу и крепость характера великого предка, пережившего революционные годы и гражданскую войну, с доблестью прошедшего войну Отечественную, так верили родители, нарекая первенца. Так, по крайней мере, считала мать. Стас на шесть лет старше Ильи, и потому всегда являлся тем самым человеком, кто мог заступиться за Илюшу в школе, на улице, да и вообще везде. Надо ли говорить, что именно старший брат первый угостил Илью алкоголем, сигаретами, делился прелестями времяпрепровождения с девушками, обучал нецензурным словам, показывал, как постоять за себя, как соорудить самопал, в общем, принимал самое активное участие в теневом воспитании брата, считая это прямой обязанностью, а предлагаемый путь – единственным, которого достоин мужчина. Стаса знала вся местная шпана и хулиганы, в этих кругах он состоял на неплохом счету. Строптивость характера и дурная воля быстро перевели его на сторону хулиганов, и в ней он рос, почти не меняясь. За годы юности Стас успел всерьез увлечься воровской романтикой, но после одного инцидента с милицией, когда чуть не попал под суд, к этой истории резко охладел, вынужденно оставив на память о том времени лишь самопальную татуировку на левом предплечье. Стас много дрался, выпивал, непрерывно отклонялся от норм поведения и уже точно не следовал тому, чему учили дома, но при этом к родителям относился с уважением, в отличие от сестры и младшего брата, в его жизни не случалось периодов, когда родители считались врагами. Чего у него не отнять при всех сложных задатках, семью он умеренно почитал и любил, и происхождением своим гордился тогда и по сей день. Будучи подростком, он даже на белой футболке вывел маркером свою фамилию на спине и так ходил, очень этим довольствуясь. Окончив девять классов, Стас поступил в Профессиональное техническое училище, после чего с радостью пошел в армию, откуда вернулся сержантом. После армии он заочно окончил областной институт по специальности «Юриспруденция», а вскоре перебрался в Москву, где проработал несколько лет в двух конторах, открыл в итоге ИП, с переменным успехом вел бизнес. Стас был женат, но скоро развелся. В браке у него родился ребенок, а до брака родился еще сын от другой девушки, которого искренне не признает, отчего уже который год находится в тяжбе по признанию отцовства. Сейчас Стас вроде бы состоит в очередных отношениях, но точный статус определить нет никакой возможности.
В такой семье родился и рос Илюша, будучи самым младшим, ему как будто меньше всех досталось специфичной наследственности, но, в то же время, больше всех – внимания и заботы родителей, отчего вырос вечным хорошистом и умеющим приспосабливаться человеком. Как в школе, так и в жизни Илья мог должным образом подготовиться к испытанию, прилежно выполнив задачу, но если считал, что какое-то знание избыточно или неверно, очень быстро его отпускал и помнил лишь то, что должно было помочь продвинуться дальше, как в жизни, так и в не прикладном знании, для общего развития. С детства он ходил на всевозможные курсы, репетиторства, занимался в спортивных секциях, но недолго и безрезультатно. Родители обучали его всему, чему могли, а брат гарантировал патронаж на улицах. Илья рос в целом в комфортной среде, будучи ребенком не очень сильным, невысоким и без гениальных задатков, все его окружение помогло ему сформироваться во вполне себе готового для жизни человека. Подготовка к десантированию во взрослую жизнь проходила так резво, приоткрывая многообещающие горизонты, резонирующие с текущей жизнью, что Илья научился грезить о будущем, думать о карьере, о новых местах, о новом всем. В выпускном классе он наотрез отказался тратить время на пустые прогулки по природе и встречи со знакомыми, заменив их на зубрежку.
В отличие от Стаса, младший брат ощущал непреодолимое чувство стеснения за свое происхождение, всякий раз стараясь утаить, что сам родом из села, из рядовой семьи, чуть позже к этому прибавилось чувство стыда, что он русский, но стеснение о последнем факте от всех скрывал, особенно от Стаса. Илья настолько привык прятать настоящие чувства, что с годами это превращалось в комплексы, порождая новые формы травм, но ни он, ни окружение этого не понимали, а взрослому Илье еще предстоит бороться с ворохом внутренних проблем.
Окончив школу с результатом выше среднего, Илья интуитивно определил, что единственный город в этой стране, который он будет готов принять, должен быть непременно Санкт-Петербург. Только на Неве он ощущал особый дух и элитарность, с которой мечтал воссоединиться. Первый раз Петербург он посетил вместе с матерью в апреле, за пару месяцев до вступительных экзаменов. Туда и обратно они ездили на поезде, в плацкартном вагоне, и эти поездки жуть как не понравились Илье да настолько, что он устраивал матери сцены сродни истерике, насколько ему плохо и невыносимо ездить «так». Но всю поездку спас город, так ему сильно запавший в сердце с первых часов, и он понял, – «либо здесь, либо нигде». Родители оценили рвение сына и зареклись непременно обеспечить студенчество именно «там», а дальше как знать, ВУЗ окончит, закрепится, и будет все хорошо, а нет, – вернется на родину, дома всегда его ждут и даже, как будто тайком, желают, чтобы «там» не получилось.
На бюджетное отделение Илюша поступить не смог и, готовый впасть в депрессию, начал почти шантажировать родителей, что они должны помочь, обеспечить поступление хоть бы и на платной основе, как в итоге и получилось. Илья отучился пять лет, все годы направо и налево критикуя российское образование, университет и необходимость учебы здесь, высказывая это родителям. Все пять лет он проживал в общежитии, после чего съехал на съемную квартиру и еще три года прожил в окраинном районе на севере, к тому моменту окончательно развеяв для себя иллюзию о богемности бывшей столицы, разочаровавшись во всем и вконец разлюбив Россию. В те годы предпочитал не бывать на родине и все злые чувства копил в большом городе, а буквально после первой туристической однодневной поездки в Финляндию понял, что Европа – это все, для чего он рожден, и все, чего он желает. В результате Илья приложил массу усилий, изучив до высокого уровня английский язык, поступил на работу в филиал европейской компании в России, откуда добился перевода в офис, находившийся в Европе. День переезда он почитал высшим достижением в жизни, ощущая такой подъем, что, съезжая со съемной квартиры, с широты души отказался требовать обратно залог, как будто бросая его в лицо всей стране, которую покидал. Он обещал самому себе, что больше никогда не вернется в Россию, старясь избегать любых возможных, даже самых коротких выездов. Но подходящая смерть отца внесла коррективы в убеждения, и ему пришлось повиноваться. Но какой же он испытал стыд, когда брал две недели отпуска на работе, нехотя рассказывая коллегам, что вынужден ехать в свою страну, виновато опуская глаза, когда говорил, что умирает его отец. Но главное, не нашлось ни одного человека, кто хоть как-то бы упрекнул или даже подумал худо об Илье и этой поездке, и даже о чужой и далекой для всех России, но ему это пока понять было не дано.
Илья объезжал город Кобрин, стараясь сохранять максимальное равнодушие к местным пейзажам, расстилавшимся со всех сторон вдоль трассы. Он обещал себе, – как только проедет Тересполь, все восхищения прекратятся, и останутся только обыденное восприятие действительности и полное хладнокровие, в лучшем случае переходящее в критику. Внутри себя Илья старательно хотел победить человека, тоскующего по родине, влюбленного в ее обширные края, красивые панорамы, приятные глазу цвета и нежные повседневные картины. Он без колебаний открещивался от своего происхождения и почитал за правое дело такую перемену в себе и изменение статуса на гражданина и патриота другого государства, другого мира. Илья почти с презрением относился к истории России, которую толком не знал, но не было в его сердце более сильного чувства ненависти, чем ненависть к СССР и современной стране. Надо сказать, что из всей истории Илья только и мог ввернуть замечания про душащий свободу и погрязший в репрессиях СССР, и даже набираясь смелости думать о Второй мировой иначе, чем о войне за Отечество; до этого периода он знал такие имена как Петр I, Иван Грозный и Сталин, и на этом знания истории ограничивались. Про культуру России Илья слышал только слова хохлома и матрешка. Себя он классифицировал как либерала и свободомыслящего человека, а также сторонника принципов гуманизма, толерантности и свободы личности. Илья приписывал своей персоне исключительные качества, отделяющее его, почти европейца, от дикого народа постсоветского пространства (к слову, об этническом составе этого самого народа его знания ограничены лишь славянскими народами), и потому с насмешкой и внутренним чувством самолюбования смотрел на деревни, что стояли вдоль трассы. Он презирал ребятишек, игравших у дома в песке; насмехался над женщинами, синхронно крутивших педали велосипеда, направляясь в местный магазинчик за продуктами; презирал мужчин, которые поправляли забор у дома или на тачке вывозили сухую ботву из огорода, чтобы ее сжечь. Он смотрел на всех них свысока пролегающей трассы и не считал за людей. Ни одного из них. За всю долгую дорогу он успел прокрутить в голове множество самых одиозных мыслей, вплоть до той, что в любую секунду готов без объяснений развернуть машину и полететь назад, оставив отца, семью и родину, ведь, на самом деле, ему без них хорошо, а значит, и обратное верно. В своих заблудших фантазиях Илья представлял, как родители видят в нем врага и предателя и сдают его злобным людям из НКВД, не зная, впрочем, что такой организации давно не существует.
Показав российский паспорт на границе Белоруссии и России, Илья въехал на территорию своей страны, и здесь хочешь не хочешь, но сердце его екнуло, и возникшее волнение он насильно подавил, нажав на газ что было сил, и быстро разогнался за пределы ста сорока километров в час. Он летел по трассе в России, обгоняя фуры и неторопливых водителей и как будто даже наслаждался тем, что здесь-то он оторвется, здесь можно вести себя так, как хочется. Он не боялся штрафов, не боялся порицаний и, в общем, не боялся вести себя как последний человек. Дома можно.