Фата-Моргана 2

Сборник

– Я всегда считал себя человеком со стальными нервами. Вся моя жизнь прошла в подготовке этого момента. Мы имели право так поступить, и даже забытый Бог на нашей стороне. Я по-прежнему не вижу иного выхода, но не могу этого вынести, Хейслер, это вызывает у меня тошноту. Еще мальчиком я нашел в дверях овина мышь, почти перерезанную пополам, а когда хотел ей помочь, она укусила меня за палец, и мне пришлось свернуть ей шею. Понимаете? Я должен был это сделать, но, хотя был прав, мне стало плохо и вырвало на пол. Нечто подобное происходит там, внизу. Двадцать миллионов деформированных, тел вокруг нас начинают умирать. Они могли стать

такими, как мужчины и женщины нашей колонии, но их охватила мания, использования механических устройств всевозможного вида. Если бы я попытался им помочь, если бы спустился сейчас на улицу, они убили бы меня. Я не сумел бы от них отбиться, не смог бы достаточно быстро убить их. Мы имели право, имели все и основания, но когда я думаю об этом, мне становится плохо.

– Я воспринимаю это иначе,-сказал Хейслер,-потому что привык уничтожать противников. Иначе они уничтожили бы меня. Я смотрю на все это, как на великолепный эксперимент. Долгие годы я думал о нашей цивилизации… из-за своей дочери. Я потерял интерес к миру, потерял свой бойцовский дух. Мне безразлично то, что произойдет, но я с удовольствием схватил бы мерзавца, съезжающего сейчас по спирали, и свернул ему шею. Я не хочу, чтобы он умер с голоду.

– Нет. Оставайтесь здесь. Я предлагаю вам описать всю эту историю. Нам нужно точное свидетельство, оправдывающее нашу акцию. Оставайтесь здесь и работайте с моим стенографистом, а я пойду за вашей дочерью. Мы не можем позволить, чтобы пострадал кто-то из нашей расы. Вас мы тоже возьмем с собой. С соответствующим устройством вы можете научиться ездить верхом.

– Вы хотите, чтобы я жил?

– Да, но не только для себя. Есть много других причин. Следующие двадцать лет вы можете учить нашу молодежь, можете рассказывать им, что произошло, когда мир перестал работать и потеть, когда люди сознательно поменяли дом на автомобиль, а труд и зной на машины. Вы можете рассказать им это, и они вам поверят.

– Чудесно! – воскликнул Хейслер.– Я выбирал президентов, а теперь стану безногим экспонатом в новом мире.

– Вы будете знамениты – как последний живущий автомобилист.

– Начнем,– заторопился Хейслер.– Зовите стенографиста!

Стенографист прибыл в Нью-Йорк за месяц до встречи Миллера с представителями автомобилистов. Все это время, благодаря долгому обучению искусству мимикрии, ему с легкостью удалось обманывать каждого, с кем он встречался. В своем миниэкипаже, одетый как стенографистка, надушенный и накрашенный, с кольцами на пальцах, он незамеченным разъезжал среди тысяч других женщин, посещал с ними рестораны и театры, и даже навещал их дома. Он был идеальным шпионом – но мужчиной.

С самого детства из него готовили разведчика, годами прививая преданность республике пешеходов, а затем он принял присягу, что благо республики всегда будет стоять для него на первом месте. Авраам Миллер выбрал его, потому что доверял. Стенографист был очень молод, и на щеках его еще пробивалась борода. Он был невинным и к тому же патриотом.

Однако он впервые оказался в большом городе. Фирма этажом ниже тоже имела стенографистку. Это была особа, одной работы которой было мало, и потому новая работница сразу возбудила ее интерес. Они встретились раз, другой, разговаривали о новой любви – между женщинами. Молодой разведчик мало понимал в этом, поскольку никогда не слышал о такой страсти, однако понимал ласки и поцелуи. Его знакомая предложила поселиться вместе,

но ему удалось как-тo открутиться. Впрочем, большую часть свободного времени они проводили вместе. Несколько раз молодой человек едва не рассказал ей о грядущей катастрофе, а также о своем настоящем поле и горячей любви.

В подобных случаях трудно объяснить, почему мужчина полюбил женщину. Впрочем, это всегда трудно сделать. Во всем этом было что-то ненормальное, какая-то патологическая извращенность. Просто невероятно, что он полюбил женщину без ног, когда, подождав немного, мог жениться на девушке с длинными ногами. Не менее патологичным было то, что она полюбила женщину. Душа у каждого из них была больна, и оба ради продолжения связи обманывали друг друга. Теперь, когда внизу умирал город, стенографист почувствовал неудержимое желание спасти свою безногую подругу. Он верил, что ему удастся убедить Авраама Миллера позволить ему жениться на ней или хотя бы избавить от смерти.

Видя Миллера и Хейслера, погруженных в разговор, он на цыпочках вышел, а потом спустился – в рубашке и брюках – этажом ниже. Здесь был полный хаос, но молодой человек храбро вошел в комнату, где стоял стол стенографистки, наклонился к ней и сказал о том, что является мужчиной из расы пешеходов. Внезапно она узнала, что все это значит: остановившиеся машины, неподвижные лифты, умолкнувшие телефоны. Он сказал, что мир автомобилистов погиб по каким-то причинам, но он хочет ее спасти, потому что любит. Он просил лишь права на опеку над ней. Сказал, что они поедут куда-нибудь в деревню и там поселятся.

Безногая женщина слушала его, и если побледнела, это скрыли румяна на щеках. Она слушала и смотрела на него, на мужчину, ходящего на ногах. Он говорил, что любит ее, но она-то любила женщину, женщину с прекрасными крохотными ножками, как у нее самой, а не с этими мускулистыми чудовищами.

Истерически рассмеявшись, она сказала, что любит его и поедет с ним, куда он-захочет, а потом прижала к себе и поцеловала сначала в губы, а потом в сонную артерию, и молодой шпион умер, обливаясь кровью, которая, смешавшись с румянами, покрыла ее лицо ярким кармином. Сама она умерла несколько дней спустя от голода.

Миллер никогда не узнал, как погиб его стенографист. Будь у него время, он, вероятно, начал бы его искать, но ему передалось беспокойство Хейслера за девушку-пешехода, одинокую среди мира умирающих автомобилистов. Для отца она была дочерью, последней и единственной надеждой семьи, а для Миллера – символом. Она была доказательством бунта природы, признаком последнего судорожного усилия вернуть человеку прежний вид и прежнее место на земле. Отец хотел спасти ее, как свою дочь, а Миллер – как одну из себе подобных, одну из расы пешеходов.

На сотом этаже приготовили бочки с водой и запасы продуктов, приложив все старания, чтобы сохранить этот островок среди океана смерти. Миллер устроил Хейслера с удобствами, а сам, захватив продуктов, фляжку с водой, карту и крепкую палку, покинул этот оазис покоя и двинулся вниз по спиральному спуску. Спускаться было неудобно, но спуск был настолько широк, что он не испытывал головокружения. Поначалу он боялся, что дорогу ему преградит груда столкнувшихся машин, но, похоже, все автомобилисты, которым удалось добраться до спуска, съехали вниз. Время от времени он останавливался на этажах, содрогаясь от доносившихся криков, и снова шел вниз, пока не оказался на улице.