Фата-Моргана 3 (Фантастические рассказы и повести)

Ле Гуин Урсула Кребер

Он, конечно, рассказал свой сон Милене. Она приписала этот кошмар наркотикам, которыми его все время обрабатывали.

— Нет, — произнес он, — это что-то другое. У меня возникают кошмары, несомненно вызываемые наркотиками и психоделиками, но сон о синей птице, я бы сказал, не является кошмаром. Он скорее символизирует воспоминания. Я знаю, что мои объяснения не очень ясны, но все это так запутано, так… как бы мне это сказать… так туманно… Нет, я не могу поклясться, потому что я обещал тебе никогда не лгать и я хочу сдержать это обещание. Потом, когда мы будем свободны…

Он замолчал. В последнем предложении слышались нотки раскаяния. Он взял ее за руку.

— Ты мне доверяешь?

Она утвердительно кивнула. Он кончиками пальцев коснулся

ее груди.

— А что касается остального, ты теперь хочешь этого?

— Да, — ответила она.

ДЕПАРТАМЕНТ ВОЙНЫ И УМИРОТВОРЕНИЯ

Двести метров стекла, металла и пластика возвышались перед ним в своем необыкновенном величии. Он оглянулся и с тяжестью на сердце посмотрел на главную улицу, Затопленную мириадами людей. Эти мужчины и женщины были свободны и делали все, что хотели. Он вздохнул и предъявил служащему свой пропуск. Его пропустили в здание. Шум улицы немедленно стих, как только двери закрылись за ним. Служащие департамента войны носили строгие серые, оливково-зеленые, цвета хаки, бежевые или черные мундиры, которые показывали их принадлежность к различным отделам. Скользящей походкой, словно роботы, они пробегали по коридорам. Они не смотрели ни направо, ни налево. Их общей болезнью была «шпиономания» — новая, странная форма ненависти к чужакам. Для всех членов этого министерства на множестве языков объявлялся главный девиз:

ВСЕ ЧУЖАКИ — ВРАГИ.

ALL STRANGERS ARE ENEMIES

ALLE FREMDEN SINFEINDE

TOUS LES ETRANGERS SONT…

TODES LOS EXTRANEROS…

TUTTI, GLI STPANIERI…

KNA WNAFNI

Он сунул белый жетон в щель внутреннего телефона. Безликий голос спросил:

— Кто говорит?

— Лес Пейлис.

— Входите.

Он протянул другой, лимонно-желтый жетон служащему в оливковой форме, который доставил его на лифте на девятнадцатый этаж. Кожа Леса была влажна и зудела, он ощутил какой-то запах.

— Теперь вы сами сможете найти дорогу…

Тот же полковник в гражданском ожидал его.

— Сегодня у вас хорошее настроение?

— Да, — ответил Лес, — хотя я всю ночь ломал себе голову, пытаясь узнать, обойдется ли на этот раз без возбуждающего…

— Посмотрим, — сказал полковник. — Время у меня есть.

Почему-то в его тоне постоянно слышалась угроза. Вероятно, он находил методы доктора Берга недостаточно эффективными, или, может быть, ему было совершенно все равно, что покажут исследования. Ему было около пятидесяти, и, возможно, он устал от многочисленных допросов и промывок мозгов.

— Садитесь, — сказал полковник. — Расслабьтесь. Сигарету?

Он всегда говорил одно и то же и в той же последовательности:

— Садитесь — расслабьтесь — сигарету — садитесь — расслабьтесь — сигарету — садитесь…

— Спасибо, господин полковник, — сказал Лес, глубоко затягиваясь сигаретным дымом. Потом устремил взгляд на металлическую дверь, через которую скоро должен был войти доктор Берг, — ту, холодную и кажущуюся грозной дверь, за которой находилась камера пыток.

— На этот раз у меня такое чувство, что мы всего добьемся, — сказал Лес, словно убеждая самого себя.

— От меня это не зависит, — пробурчал полковник.

Лес снова затянулся сигаретой; взгляд его был направлен на цифры, друг за другом появляющиеся на циферблате электронных часов. Почему доктора Берга здесь все еще нет? Его впервые пришлось ждать. Нет… во второй раз; в первый раз это было перед третьей… да… перед третьей серией пыток. Вероятно, это входило в дьявольскую игру, которую они затеяли с ним. Но любовь придала ему мужества. Если бы он был один, ему не удалось бы побороть страх. Он не хотел остаться один и потерять теплую защиту рук и тела Милены. Он не боялся, он сказал им, что они должны были послать его в какое-нибудь другое место, например на Альдебаран или на Эпсилон Возничего… на последнюю планету последней звездной системы. Но страх и слабость возникали от любви, страсти и мучительного чувства, что ему вновь придется жить без Милены,

чувства, которое охватило его со времени возвращения с Клоринды; он обливался холодным потом и впадал в дикую панику при мысли, что его отделят от нее хотя бы на несколько дней. При этом он так же думал о том дне, о ракете, полной убийц, о возвращении на Землю. Он вспоминал то тоскливое чувство: может быть, она нашла себе нового любовника, вероятно, она вообще не придет или придет только за тем, чтобы сказать ему, что она сожалеет, но кое-что изменилось — разлука, заботы… короче, жизнь с ее взлетами и падениями, с ее мелочами и проблемами… Но она пришла, она осталась верна ему. В этом заполненном любовью времени было что-то сверхъестественное. Он гордился Миленой, гордился ее любовью. Однако эта любовь была одновременно его слабостью, его ахиллесовой пятой, ранимым глазом носорога, пальцами, попавшими под приводной ремень. Все проведенное на Клоринде-III время он был погружен в яркие воспоминания, и каждый день страданий образовывал морщины на его теле, словно слова песни на пластмассовом диске при записи пластинки. Но в ночь нападения, начиная с того момента, когда небо осветилось словно днем, все это погрузилось в ничто, в безбрежное забвение и, казалось, превратилось в базальтовую скалу. Конечно, он иногда спрашивал себя, каким чудом — или какого дьявола — он единственный уцелел в этой мясорубке. Иногда он даже начинал сомневаться в реальности этой кровавой ночи, потому что противник — который не производил впечатления сильного — не располагал особенно действенным оружием и до последнего мгновения в каждом бою нес ощутимые потери.

Полковник сидел в своем кресле. Он как всегда был безукоризненно одет и отутюжен, но его гладко причесанные волосы не очень подходили к его городскому костюму. Лес достал из кармана пачку сигарет и предложил одну из них офицеру, но тот отказался:

— Нет, не теперь.

Лес закурил сигарету и с удовлетворением отметил, что рука его почти не дрожит.

— Вы слишком много курите, — сказал полковник. — Вы должны ограничить себя.

— Да, конечно, — как всегда, обходительно согласился Лес. — Но сейчас я ужасно нервничаю.

Полковник встал и отсутствующим взглядом посмотрел в окно, на движение на главной улице. Лес спросил себя, был ли тот в состоянии представить себе его душевное состояние, и… в нем поднялся жгучий гнев: свинья, проклятая свинья! Что он вообще знает о жизни! Вообще ничего! Он был уверен, что его никто здесь не понимал! Им нравилось, что он делает для них грязную работу… Бывали ли они вообще когда-нибудь там, в пустынях Галатеи, в болотах Фонселора, в горах Клоринды-III? Чего он еще мог ожидать от них? Они делали свою работу, и время лицемерного сочувствия прошло. Усиливающаяся экспансия человечества во все уголки Вселенной усиливала сумасшествие одних и безразличие других. А что касается справедливости…

Он мысленно видел, как она поворачивается, как ее тело слабо поблескивает. Даже если бы ему выкололи глаза, она все время была бы перед его внутренним взором, как тем вечером на Клоринде-3, когда внезапно… Она повернулась, и то, во что она была одета, как всегда, показалось лишним… Он попытался обнять ее, но она ловко уклонилась и рассмеялась… Предыгра перед дальнейшей игрой. Он знал это. Он преследовал ее по комнате, немного задыхаясь от ранений, полученных на Клоринде-III, и, как ловушки, вытянул руки: она открыла дверь в то мгновение, когда он хотел схватить ее, — и в помещение вошел доктор Берг.

— Я заставил вас ждать, господин Пейлис, — сказал он.

Лес слегка пошатнулся, поднявшись и увидев за застекленной дверью маленькую красную комнату, кресло с блестящими застежхами. Доктор Берг улыбнулся. Но всякая улыбка и всякое проявление вежливости порождали в Лесе только гнев. Ему хотелось, чтобы это было в последний раз…

— Прошу вас, — сказал доктор Берг, отступая назад, чтобы освободить вход в камеру пыток, где его ассистент, молодой человек с женскими чертами лица, манипулировал различными блестящими приборами и инструментами.