Фата-Моргана 3 (Фантастические рассказы и повести)
Шрифт:
Тело Пейлиса встало на дыбы, словно ему под ногти загнали иголки или ломали руки и ноги ультравибратором.
…в этой грязи он увидел отражение гигантской птицы, которая кружила над ним. Эта удивительная птица приближалась к нему, описывая круги, как лунь или ястреб-перепелятник, который приближается с неба к своей жертве. Пейлис больше ничего не мог видеть. Небо исчезло, закрытое крыльями чудовища. Берг молчал, и орудия тоже молчали. Все вокруг дышало смертью. Птица, казалось, скользила в невидимой воздушной воронке, описывая незримую спираль (как древняя пуля из нарезного оружия), устремляясь к Лесу, который пытался раствориться в грязи, словно дождевой червь.
(ПЕРЕСТАНЬТЕ
…он перекатился на другой бок, как искусный и тренированный боец, которого из него сделали. Он направил свое оружие в небо и выстрелил в синеву снопом яркого оранжевого пламени. Птица издала жалобный, придушенный крик, слабый стон, вырвавшийся из нежного горла, и с неба на него стало падать причудливо изломанное тело женщины, которую он хорошо помнил; однако то, что упало в грязь возле него, было всего лишь черным предметом, похожим на обугленный зародыш.
Доктор Берг выронил авторучку. Рев, который издал подопытный, был похож на крик проклятых душ в глубине ада из древних car. Мужчина вскочил с такой силой, что оторвал металлические крепления от подлокотников никелированного кресла.
Он на мгновение выпрямился, стоя в центре маленького красного помещения, глаза его округлились и пылали. Потом его фигура осела, и жуткий запах горелого мяса распространился по лаборатории. Прошло две минуты, но доктор Берг, полковник, который никогда не курил, и молодой человек с нежными чертами лица все еще молча стояли и смотрели на почерневшую, спекшуюся массу на пластике, покрывавшем пол, от которого в обе стороны отходили две металлические полосы.
Она ждала его дни и ночи. Их брак не был зарегистрирован, и она знала, что не имеет на него никаких прав. На пятый день она вышла на балкон семьдесят шестого этажа, откуда был виден весь город, закрыла глаза и перевалилась через перила. Где-то вдали кричала птица.
…потому что никто не может пережить убийство своей собственной мечты.
Пьер Вери
ОНИ
(Перевод с франц. И. Горачина…)
Конечно, господа, я не совершил в своей жизни ничего великого. Или, точнее сказать, почти ничего. Но однажды ночью я создал семнадцать фигур геомантии. С этой ночи я слеп и руки мои мертвы.
На этот раз ОНИ схватили-таки ее.
Инна Редлоу падала, падала к звездам. Она знала, что это падение будет бесконечным. В течение столетий она будет погружаться в бездну неба, окруженная ими, не имеющими названия, беспрестанно мучившими ее. На своем лице и коже она чувствовала их отвратительные, липкие конечности, но хуже всего было другое: посапывание их отверстий, которые, возможно, были их ртами. И всю вечность ощущать на себе это присасывание, означавшее симпатию этих нелюдей…
Умереть…
Инна думала о приземлении, которое ей предстояло, она слышала торжественные слова: «Dona eis requiem, Domine». Господи, упокой их. О, как она завидовала мертвым, как ревновала
Боже мой! Почему Уильям оставил ее, зачем ему надо было принимать участие в каждой из этих глупых встреч бывших школьных друзей? Это в конце концов и было основанием для страха Инны.
Он, конечно, счел бы этот страх НЕРАЗУМНЫМ. Неразумным — это было его любимое словечко. У всех мужчин есть любимые словечки. «Я не могу себе позволить отклонить это предложение друзей, ты же понимаешь, дорогая! Встреча продлится только три дня». ДРУЖБА тоже была его любимым словечком. Все мужчины любят говорить о товариществе и культе дружбы, как о чем-то священном. Женщины, утверждают они, не могут понять, у них отсутствует принципиальное понимание дружбы.
Но в Инне прятался страх. Инна — спутница жизни Уильяма. Плоть от плоти. Разве не является обязанностью супруга оставаться возле жены, когда та боится, чтобы защитить ее и успокоить? Разве слово «СТРАХ» понять тяжелее, чем слово «ДРУЖБА»?
Уильям поехал из Дартмура в Эксетер, чтобы повидаться со школьными товарищами, которые ничего для него не значили и не могли значить, с которыми он не виделся лет двадцать и которым нечего было ему сказать, совсем нечего! Тот банкир, а этот аптекарь, учитель и строительный рабочий; бедняк, ставший богатым, богатый, ставший бедняком, богатые, которые стали еще богаче, бедные, ставшие еще беднее; толстые, жирные и худые; желчные и, и, и… То, что Уильям надеялся там найти — Инна точно это знала, — было его юностью. Но он не найдет там ее, даже если постарается подогнать на некоторое время свой теперешний ритм жизни к ритму жизни далекой юности.
По возвращении он найдет пустой дом; ее в нем не будет, даже если вся полиция Англии будет искать ее; Инна была вне досягаемости любых полицейских служб.
Потому что это произошло: ОНИ схватили ее.
Всю неделю она чувствовала их приближение. Сначала это было только предчувствие. Потом уверенность. Она испытывала невыносимое ощущение их присутствия.
ОНИ прятались в подвалах.
Так как ОНИ вышли из-под земли, ОНИ неизбежно должны были быть созданиями тьмы, бездонных глубин. Как ОНИ выглядели? Инна не готова была себе их представить. Может быть, ОНИ были похожи на ужасных морлоков, которых описал Уэллс в своей «Машине времени»? Нет. Конечно, намного ужаснее. Морлоки по крайней мере были человеческими существами. ОНИ нет. ОНИ не имели с человеком ничего общего. Непредставимо…
В одном она была уверена: только свет был действенным оружием против них. Инна охотно оставила бы гореть лампу в комнате на всю ночь, но та мешала Уильяму заснуть.
— Это же смешно, дорогая. Будь разумной.
Словно она не старалась быть разумной! Она добросовестно пыталась проанализировать свой страх. Откуда он взялся? Из-за детективов? Из-за какой-нибудь сказки о призраках, которую рассказала ей няня, когда она была еще маленькой девочкой? Этого она не помнила. Призраков она тоже не боялась. Потому что их не существовало.
А ОНИ были. ОНИ были ужасающе реальны.
— Не нервничай так, дорогая, — сказал Уильям.
И включил свет.
Инна долго вслушивалась в ИХ тайное копошение в средневековом подвале, напоминающем подземелье; она дрожала.
— Уильям, ты слышишь? Шорох! Внизу…
— Ну, что еще такое? Я ничего не слышу. (Как он мог услышать? Он уже почти спал.) Опять я ничего не слышу. Ну да, Дартмур — уединенное местечко, и чтобы чувствовать себя хорошо в этом замке времен Плантагенетов, — пошутил он, — надо иметь толстую шкуру.