Фата-Моргана 3 (фантастические рассказы и повести)
Шрифт:
Все напрасно. Не только терялся металлический ритм твердых, острых слогов, не только пропадали сложные рифмы и аллитерации,
Да, именно в этом был смысл его ответа вождям. Но и они не поймут. Не могут понять. Пока не могут понять. И он останется один перед лицом наступающей зимы.
Валка Вахино сидел в саду и купался в солнечных лучах. Теперь у него редко бывала возможность для «аликаул». Как же это перевести на земной язык? «Сиеста»? Не совсем точно: кундалоанец отдыхал, но никогда не спал после полудня. Обычно он сидел или лежал во дворе, и солнце проникало внутрь его тела, или же его обмывал теплый дождь. Его мысли плыли спокойно, соляриане называли это мечтой наяву, хотя это было нечто иное, просто в земном языке не было подходящего слова. «Психическое расслабление» звучало уж очень неуклюже и прозаично.
Иногда Вахино казалось, что он так и не отдыхал никогда в жизни. Тяжкие миссии времен войны, потом — утомительные путешествия на Землю… А в последнее время Великий Дом назвал его Верховным Связным, уверенный, что никто лучше него не понимает соляриан.
Может, это и так. Он провел среди них много времени, любил их и как расу, и как отдельных индивидуумов. Но… великие духи! Как они работали — буквально не разгибаясь! Можно было подумать, что каждого подгоняет стая демонов.
Честно говоря, другого способа восстановить хозяйство, освободиться от устаревших традиций и получить такие желанные, ошеломляющие богатства просто не было. Но, с другой стороны, какое наслаждение вот так лежать в саду, смотреть на большие золотистые цветы, вдыхать воздух, насыщенный их ароматом, слушать жужжание насекомых и складывать стихи.
Солярианам трудно понять народ, состоящий из одних поэтов, а ведь самый глупый и ничтожный кундалоанец умел, вытянувшись на солнце, слагать стихи. Что ж, у каждой расы свои таланты. Разве можно сравняться с изобретательским гением землян?
В голове Вахино кружились звучные, певучие строфы. Он укладывал их, тщательно подбирая каждый слог, и с растущим наслаждением создавал целое. Да, так будет хорошо… Это запомнят и будут петь даже через сто лет. Валка Вахино не будет забыт. Кто знает, не назовут ли его мастером стихосложения — «алиа амауи кауанхиро валана вро»!
— Простите, господин! — Тупой, металлический голос заскрежетал в его мозгу. Нежная ткань поэзии затрещала по швам и растаяла, словно покрывало Елены Прекрасной из трагедии «Фауст» земного поэта Гете. Некоторое время Вахино не чувствовал ничего, кроме боли утраты.
— Простите, но вас хочет видеть мистер Ломбарт.
Голос принадлежал роботу-курьеру, его подарил сам Ломбарт. Вахино раздражал этот механизм из блестящего металла, чуждый среди старых гобеленов и барельефов, но он боялся обидеть дарителя, да и предмет был полезен.
Ломбарт, руководитель солярианской миссии восстановления, был важнейшим человеком
— Передай мистеру Ломбарту, что я сейчас буду.
Нужно что-нибудь надеть на себя. В отличие от кундалоанцев люди были явно предубеждены против наготы. Наконец он вышел в зал, где стояли кресла для землян: они неохотно садились на традиционные плетеные циновки. Увидев Вахино, Ломбарт встал.
Землянин был низким, плотным и седым. Собственным трудом он поднялся до руководителя миссии, и усилия эти оставили на нем заметные следы. За любую работу он брался с яростью и был тверд, как сталь. Он был напорист, смело брался за любую проблему и творил подлинные чудеса в Системе Аваики.
— Мир вашему дому, брат, — растягивая звуки, пропел Вахино.
— Добрый день, — сказал землянин и, увидев, что Вахино делает знаки прислуге, поспешно добавил: — Только без ритуалов! Я их очень высоко ценю, но сейчас просто нет времени битый час сидеть за столом и переливать из пустого в порожнее, говорить о культуре, боге, уважении друг к другу, прежде чем перейти к настоящему делу. Я как раз хотел, чтобы вы объяснили согражданам, что с этим пора покончить.
— Но это же наш древнейший обычай…
— Вот именно — древнейший и поэтому тормозит прогресс. Я не имею в виду ничего плохого, мистер Вахино, я хотел бы, чтобы и у нас были такие же прекрасные обычаи, но только не во время работы. Очень вас прошу.
— Наверное, вы правы. Это просто не подходит для современной модели промышленной цивилизации, а именно к ней мы идем. Вахино сел в кресло и подал гостю сигарету. Курение было типичным пороком соляриан, к тому же весьма заразным. Вахино тоже закурил с удовольствием неофита.
— По этому-то делу я и пришел, мистер Вахино. У меня нет никаких определенных жалоб, но набралось множество мелких трудностей, с которыми можете справиться только вы сами. Мы, соляриане, не хотим, не можем вмешиваться в ваши дела, но кое-что вы должны изменить, иначе мы не сможем вам помочь.
Вахино все уже знал. Он давно ждал этого визита и сейчас с грустью подумал, что деваться некуда. Затянувшись сигаретой, он выпустил клуб дыма и вежливо поднял брови, однако тут же вспомнил, что у соляриан изменение выражения лица не составляет части разговора, и поэтому громко сказал:
— Прошу вас, откройте мне; что у вас на сердце. Я понимаю, здесь нет намерения обидеть нас, и потому не усмотрю его.
— Хорошо! — Ломбарт наклонился к нему и доверительно тронул за плечо. — Дело в том, что вся ваша Культура, вся ваша психология не подходит к современной цивилизации. Это можно изменить, но изменение должно быть радикальным. Для этого вы должны принять соответствующие уставы, организовать пропагандистскую кампанию, изменить систему образования и так далее.
Возьмем, например, — продолжал он, — такой обычай, как сиеста. Сейчас, когда мы беседуем с вами, на всей планете не крутится ни одно колесо, не действует ни одна машина, никто не работает. Все лежат на солнышке, слагают стихи, напевают песенки или просто дремлют. Так не пойдет, Вахино, если мы хотим построить развитую цивилизацию! Плантации, рудники, фабрики, города! При четырехчасовом рабочем дне мы с этим не справимся.