Фатальная ошибка опера Федотова
Шрифт:
Захарова, мать ее…
И чего мне теперь делать?Девочки, сегодня скидка 30% и открыто скачивание на мой бестселлер ЛЮБОВЬ НОСОРОГА! Заглядывайте в книгу, там Паша Носорог так впечатлит, что никогда не забудете)))) И велкам в мою группу вк, там на стене видео на эту книгу. Гор-р-рячее! Группа тут: https://vk.com/club192978518
Глава 6
— Доброе утро, Вов, — улыбается Захарова и протягивает мне стакан с водой.
И я беру, да. Потому что, хоть и в полном ахере сейчас, но пить-то все равно хочется. И сильно.
— Вода? — хриплю я на всякий случай, припадая к краю стакана и выдувая сразу половину. Ка-а-а-айф…
— Да, со слабительным, — кивает серьезно Захарова.
Я замираю, таращусь на нее, мучительно сглатывая.
— Ну а что? — невомутимо продолжает она, — лучшее средство от похмелья. Сразу все токсины выйдут. Отовсюду.
— Прикалываешься? — с надеждой хриплю я, не желая верить, что она такое могла сделать.
— Как знать… — неопределенно пожимает она плечами, — минут через пятнадцать узнаем…
— Ты-ы-ы… — злобствую я, отставляя недопитый стакан в сторону, — охерела, Захарова?
— Опять я Захарова? — удивленно картинно поднимает она брови, проходя от двери к окну и рывком распахивая шторы, — а ночью-то по-другому называл…
— Как я тебя еще мог называть?
— Рановато для амнезии, Вов, ты же, вроде, молодой еще… В самое сердце меня ранишь…
От света, хлынувшего в комнату, становится больно глазам, щурюсь до рези и слез, и все равно не могу прекратить смотреть на ее силуэт, очень даже четкий и залипательный на фоне оконного проема.
Захарова в простеньком шелковом халатике, светлом таком, длинные волосы подколоты небрежно вверх и мягкими волнами выбиваются из прически. Словно она только что с постели встала, накинула шелк на голое тело… И пришла сюда.
Опять сглатываю, но уже по причине того, что в горле сохнет не от похмелья, а от внезапного желания проверить, верно ли мое предположение, и у нее под халатиком этим нихрена нет…
Захарова поворачивается, рассеянно присобирает расходящийся на груди ворот, шелк туго натягивается… Лифчика точно нет…
Вот за что мне эта еботня с похмелья?
Раздраженно ерзаю голым задом по кровати, пытаясь устроиться так, чтоб утренний стояк не выглядывал чересчур уж радостно, отворачиваюсь, обшариваю взглядом комнату.
— Какого хера я у тебя делаю?
Это я так изысканно игнорирую замечание насчет “ночью по-другому называл”, чтоб вы понимали. Не готов потому что пока к этой информации. Надо сначала насчет шутки про слабительное выяснить. Надеюсь, что шутки, хотя от этой дряни мелкой можно всего ожидать.
А если реально подсыпала? Сколько я стаканов воды из этих мягких лапок принял? Два? Три?
Тревожно прислушиваюсь к организму, но, кроме похмельного синдрома в башке и каменного стояка в члене, никаких дополнительных тревожных симптомов не чувствую. И это уже хорошо.
— Ты у меня спишь, — комментирует мой тупой вопрос не менее тупо Захарова, — а теперь, вот, проснулся.
— Капитан “Блядская очевидность”, — хамлю я, — отвечай на вопрос.
— Пока еще лейтенант, — скромно поправляет меня Захарова, — а насчет вопроса… Не вы ли меня учили, товарищ капитан, что искусство правильных ответов не менее значимо, чем искусство правильных вопросов?
— Не я, блять! — рычу уже, дико устав играть в тупейшую игру, которую она мне навязывает.
— Ой… — делает губки колечком Захарова, и я опять сглатываю, ерзаю, пытаясь убить стояк. Хорошие губки. Хорошо между ними член бы смотрелся. Мой, блять. Ох, и дебил ты, Федотов… — значит, кто-то другой… Учил…
— Кто еще, блять? — вырывается у меня, прежде, чем успеваю затормозить мысли и их передачу сразу словами через рот. Это все от потери концентрации: похмелье, Захарова в шелковом халатике, рот ее блядский, глазки наивные, разговор бесячий… Ну вот кто выдержит?
— А вы думаете, на вас свет клином сошелся, товарищ капитан? — язвит Захарова, надменно задирая подбородок.
— Если бы не сошелся, ты бы так не прыгала…
Так. Заткнись, Федотов. Вообще обрежь эту нитку, соединяющую мозг и рот, к херам. Сегодня она тебе явно не нужна будет.
Захарова на мгновение замирает, а затем начинает белеть. Странно так, пятнами.
И странно, что я это все подмечаю, несмотря на непрекращающийся похмельный коматозс сушняком и головной болью вдогонку.
— Слушай… — начинаю я примирительным тоном, но Захарова прерывает мои попытки если не вырулить в ситуации, то, хотя бы не доводить ее до критической точки.
Она шагает к кровати, медленно, спокойно, и я, словно завороженный, пялюсь на ее грудь, обтянутую шелком, на проступающие под тонкой тканью соски, на ложбинку, белую, заманчивую… Если Захарова сейчас распахнет этот свой халатик, я ее выебу. Клянусь. Потому что, блять, не монах. И силы воли во мне тоже не особенно много. Это все будет вообще неправильно, очень плохо, это педофилия и мать его, инцест, потому что Захарова — мелкая и глупая, хоть ей и двадцать лет уже, но для меня она так и осталась бедовой засранкой, которую я постоянно выручал из всяких передряг…
Трахать ее неправильно и плохо, плохо и неправильно…
Но она идет, все ближе и ближе… И мантра моя привычная не работает! Вообще.
А руки сами тянутся к ней, скрюченные, словно клешни зомбака, желающего добраться до лакомой, долгожданной добычи.
Я ее сейчас сожру просто. Разорву эту гребанную тряпку, а эту наглую дрянь завалю на кровать и жестко выебу. Под ее писки и визги.
Все, блять. Просто все.
Глава 7