Фатальное трио
Шрифт:
— Нет, — улыбаюсь я — вы меня сегодня уже кормили не так давно.
— Это уже давно. Думаю, пора тебе снова подкрепиться. И перестань выкать, говори мне «ты».
— Попытаюсь. Но мне уже пора, так что…
— Ничего, — перебивает он, — поедим вместе, я голодный.
Он достаёт из винного шкафа бутылку и ловко откупоривает, берёт два сияющих бокала и наливает чуть меньше трети.
— Это «Сантигаини», мой любимый Верментино из Сардинии. Посмотри на этот яркий соломенный цвет, на этот блеск. Разве не начинает сердце подрагивать от одного вида?
— Да,
— Возьми бокал и вдохни аромат.
Я послушно делаю, что он велит.
— Чувствуешь яркий цветочно-медовый запах с нотами морского ветра и пряных трав?
— Да, — удивлённо соглашаюсь я, поднеся бокал к носу.
— Теперь набери немного вина в рот. Живое, богатое и элегантное, правда? Очень свежее, покатай его во рту, почувствуй его гладкую текстуру, ощути фруктовую восторженность и головокружение, примерь на себя солёную страстную минеральность. Глотай. Разве это не секс?
— И кто из нас поэт? — пытаюсь я перевести всё в шутку, но чувствую, что начинаю дрожать.
Роб стоит на расстоянии вытянутой руки и рассматривает моё лицо, и от этого взгляда меня бросает в жар. А это разве не секс? Он так смотрит, что мне кажется, будто он уже трахает меня. У меня растёт стойкое чувство, что я играю с огнём и что мне пора убираться отсюда, но не делаю ни шагу, будто меня заколдовали.
— Ну как тебе? В год делают только две тысячи бутылок.
— Роскошно, — киваю я, сосредоточиваясь на вине, чтобы не смотреть на Роба. Мне делается немного не по себе от всего происходящего.
Он отходит от меня и включает газовую плиту. Я немного перевожу дух. Теперь, находясь на расстоянии я могу рассматривать его, не рискуя обжечься от близости.
Роб красиво, как в кулинарном шоу наливает на сковороду оливковое масло и отрезает два ломтя от неровной, перепачканной запёкшейся мукой, булки хлеба.
— Этот хлеб — настоящее произведение искусства, мы печём его сами. Сейчас убедишься.
Он бросает белые ноздреватые ломти на сковороду. Я не успеваю заметить, как в его руках появляется нож и крупный авокадо. Он моментально разрезает его и ловко извлекает косточку. Затем он переворачивает хлеб на сковороде и возвращается к авокадо, нарезая аккуратными ломтями и тут же разминая вилкой.
Рукава его чёрной, безукоризненно чистой рубашки закатаны до локтей, и я не могу оторвать глаз от его сильных, быстрых и очень красивых рук. Они просто совершенны. Он весь совершенен. Роб двигается уверенно и грациозно, не делая ни одного лишнего движения.
Из холодильника появляется половина, разрезанного вдоль лобстера и маленькое пластиковое ведёрко.
Роб выцарапывает мясо лобстера из панциря какой-то особой вилочкой и перекладывает в небольшую миску, куда тут же добавляет густой кремовый соус из ведёрка.
— Это трюфельный майонез. Мы делаем его с оливковым маслом, настоянном на белых трюфелях. Масло готовится со свежайшими трюфелями в Альбе*, в другом моём ресторане. Пьемонтские трюфели самые дорогие в мире, потому что лучше них ничего не может быть.
*(Альба — небольшой город в Пьемонте, в Италии, центр торговли белым трюфелем.)
Я наблюдаю, как на обжаренный хлеб укладывается грубое пюре из авокадо, а поверх него появляется горка из лобстера, смешанного со специальным трюфельным майонезом. Сверху падают маленькие цветочки, листочки и стебельки каких-то не опознанных мною трав.
— Пробуй, — приказывает Роб, ставя тарелку рядом со мной.
— Это так красиво, — восхищённо рассматриваю я сэндвичи, словно сошедшие со страниц кулинарной книги.
Они действительно выглядят потрясающе.
— Давай, — кивает Роб, — скажи, как они на вкус.
Я беру обеими руками большой бутерброд, который лучше было бы есть с помощью ножа и вилки, и, широко открыв рот, кусаю.
Это неимоверно вкусно. Сказать я ничего не могу, поскольку мой рот полон, а только машу головой, в знак полного восторга. Авокадо пытается убежать и расползается в стороны, лобстер с майонезом размазываются по щекам, а Роб, кажется, впервые улыбается и откровенно любуется моей неаккуратностью. Возможно, он всё спланировал и нарочно не дал мне нож и вилку, чтобы увидеть это.
Он протягивает руку и пальцем собирает с моей щеки и губ остатки лобстера. Затем он подносит руку к своему рту и облизывает палец. В груди становится горячо, а сердце медленно набирает обороты.
— Извини, — говорит он, подавая несколько салфеток, — забыл предложить.
Я вытираю губы и щёки, делаю глоток вина и возвращаюсь к еде. Роб тоже откусывает от своего сэндвича и, измазавшись так же, как и я, трёт салфеткой лицо.
— Фантастически вкусно. Большое спасибо за угощение, но мне уже пора двигать, — наконец говорю я, — а то уже скоро вставать, на работу собираться.
— Про поэзию не поговорили.
— Потом когда-нибудь. Буду рада видеть вас, ой, то есть тебя… буду рада видеть тебя в нашем клубе.
Я улыбаюсь, но он абсолютно серьёзен. Роб подходит ко мне так близко, что между нами, даже руку просунуть не получилось бы. Меня обволакивает его запах, я чувствую жар его тела и ощущаю себя бабочкой, приколотой булавкой энтомолога. Его глаза, как расплавленная карамель. Он вглядывается в меня и несомненно видит насквозь.
— Мне действительно пора, — шепчу я, но не пытаюсь отступить назад.
— От тебя пахнет сексом, — негромко, чуть хрипло отвечает он.
Я сжимаюсь от страха и от того, что вместе с этим страхом ощущаю внутри себя разгорающееся пламя. Я мотаю головой, пытаясь сбросить наваждение. Роб немного задирает свитер у меня на животе, а второй рукой, проскальзывает под резинку спортивных брюк.
Его рука скользит дальше, находит трусики и забирается в них. От его прикосновения я чувствую ожог и электрический удар. Он не пытается проникнуть внутрь меня, а ласкает мою нежную кожу снаружи. Я цепенею, как кролик, который прямо сейчас будет проглочен удавом, а он всё гладит и гладит меня своими раскалёнными пальцами.