Фатум. Том третий. Меч вакеро
Шрифт:
– Взгляни на сей могильник.– Де Уэльва кивнул на скалы.
– Здесь кто-то похоронен? – Брови слуги поползли вверх.
– Нет, но умирает…
Слуга, привстав в широких испанских стременах, окинул взглядом древние стены, но кроме валунов, обросших зелеными бородами мхов, не увидел ничего.
– Мы находимся, Мигель, в одной из ран войны времен хаоса и огня. Всмотрись, и увидишь останки некогда могучих тел. Они окаменели под грузом тысячелетий, по-трескались и развалились… И рубцы их покрылись серой плесенью веков.
Юноша бросил на господина укоризненный взгляд и буркнул стесненным шепотом:
– Если ваша милость и дальше будет задумываться об этом, мы сами,
– Какая разница между смертью и судьбой? Обе, в конце концов, вобьют нас в одну и ту же яму, вырытую в земле… – Дон, боле не говоря ни слова, указал притихшему слуге на проступившую в тумане расщелину и направил туда иноходца.
Спешившись, они перекинули ружья за спины; прихлестнули поводья к высоким голым ветвям иссохшего дерева так, чтоб лошади не сумели сорвать их, и начали карабкаться наверх.
Поднимались с частыми перерывами; подъем был небезопасен, и они не могли позволить себе враз подняться на самый верх, так как там их могли уже караулить…
После второй передышки Мигель беспокойно посмотрел вниз: белесые испарения напрочь скрыли лошадей; казалось, под ними бесшумно катил свои воды Стикс 5 , и вот-вот из тумана должна показаться лодка Харона 6 .
Пальцы горели даже в перчатках. Хвататься за острые выбоины и тянуть, волочить себя вверх было нелегким делом. Слуга обогнал своего господина чуть ли не на два корпуса: его мускулистое тело, словно сплетенное из одних рук и ног, с необычайной ловкостью карабкалось по осклизлым глыбам; наметанный глаз верно определял место, где можно было поставить квадратный носок сапога; крепкие пальцы всякий раз находили нужный выступ и прикипали к нему мертвой хваткой. Он уже почти достиг высоты и вдруг замер, точно его приколотили гвоздями.
5
Стикс – подземная река, через которую Харон перевозил души умерших (греч. миф.).
6
Харон – сын Эреба и Ночи, перевозчик теней умерших через Стикс, реку подземного царства (греч. миф.). (Прим. автора).
Правая нога Мигеля судорожно шаркнула по камню стены.
Диего сморщил лицо. В глаза ему словно швырнули горсть песка.
– Какого дьявола! – сквозь зубы процедил майор. Он ни черта не видел, но Мигель молчал, как заговоренный.
Тишина заставила заледенеть кровь в жилах Диего, виски разворачивал бешеный пульс; он ощутил, как полукружия пота на сорочке под мышками удвоились в радиусе. «Баста»,– проколотилось в мозгу, когда сверху донесся дроглый, полный неподдельного ужаса скорее выдох, чем шепот:
– Змея…
И вновь наступила тишина. Слышно было только, как ветер завывал в эбеновых трещинах стен, будто не в силах отыскать выход из заколдованного лабиринта.
Язык прирос к нёбу, лоб и щеки Мигеля блестели, как морская галька. Немигающие глаза гремучей змеи были устремлены на него в каких-нибудь пятнадцати—двадцати дюймах. Звук его голоса боевито приподнял голову пресмыкающегося; рядом с ухом юноши ровно кто встряхнул кису с сухими фасолинами.
Мигель не смел пошевелить и мизинцем. Он неотрывно таращился на свернувшуюся в пестрые кольца смерть. Ноги и руки начинала грызть судорога. Это был двойной капкан – спереди и сзади: змея и пропасть. Захлебываясь страхом, он не знал, что выбрать. А гремучая тварь вот-вот собиралась сделать бросок. И тут в трех футах от Мигеля раздался шорох. Змея отреагировала мгновенно, крутнув чешуйчатым треугольником головы и затрещав дюжиной погремушек. Ее раздвоенный глянцевитый, точно тело дву-хвостки, язык мелькал черной молнией.
Мышцы Мигеля гудели; вены вздулись на висках и пульсировали в такт загнанного сердца, холодные ручьи пота катились по всей спине, сбегая под ремень. Слуга уголком глаза увидел майора, поднявшегося на одну с ним высоту. Тот не дышал. Лицо его было усеяно бисером прозрачной росы, в правой руке поблескивала голубая сталь клинка.
Змея зашипела и в следующий миг узорчатой пружиной сорвалась в сторону де Уэльвы. Стилет отсек голову змеи, обдав кровавой слякотью лицо Мигеля. Оно мелко дрожало, напоминая кусок смятой кожи, по которому текли слезы облегчения.
Глава 5
Они устроились на крупном уступе, напоминавшем своими формами наконечник копья. Выше над ними под острым углом нависала коричневая, с бордовой прожилью плоская скала, подъем на которую был бессмыслицей и даже безумием. Камень, отвесно брошенный с ее вершины, звякнул бы на самую бровку утеса, где схоронились испанцы, и продолжил бы свой полет до покрытых сизым налетом валунов у тропы.
Мигель удовлетворенно отметил, что место, выбранное доном для засады, лучше не сыщешь. В семидесяти локтях под ними тянулось ложе ущелья; туман под теплыми лучами растаял, и ни одна живая тварь не способна была проскользнуть мимо незамеченной.
Уступ покрывал всё тот же пышный мох, что и стены; прошлогодняя веснушчатая хвоя, точно оспины на лице, пестрила его глубокую зелень.
Пережитое на время исчерпало силы Мигеля; он был пуст, что скорлупа выеденного ореха; подавленно молчал, стыдясь посмотреть в глаза хозяину. Побитый ветром, он супился с ружьем на коленях,– безликий, оторопелый, взлохмаченный. Его глаза с порозовевшими веками с каким-то чудным, рассеянным видом низали окрест.
Такое ощущение души было знакомо майору, и оттого он не напрягал юношу, давая оттаять.
Дон сам разложил оружие, прочесал через подзорную трубу каждый уступ и щель, осмотрел площадку – змей боле не было. Тем не менее, сердце покоя не знало. Всю дорогу от Саламанки, где на раскаленных равнинах произошла сеча королевских кирасир и повстанцев, его грызло худое предчувствие; до сих пор люди Монтуа шли самым простым путем. Нынче, когда он знал, кто есть кто, им следовало придумать что-то позаковыристее, а значит, и ему стоило быть осторожным вдвойне…
Солнце подтянулось выше, ветер выдохся, и зелень застыла серым свинцом на уступах, изредка почесываясь листьями. Еще час, и в горячих тенях ее прохлады не ищи.
Диего молчал. Мысль, заарканенная еще на подъезде к теснине, вновь запульсировала в голове: «Убьют – не убьют?!»
«Значит, Монтуа, сей выкормыш ада, всё-таки жив!.. Теперь ясно как день, иезуит жаждет заполучить мою голову… Оно и понятно… Если не он, то это сделаю я… Одна моя пуля уже сидит в этом хромоногом дьяволе… Что ж, ваше высокопреосвященство, если мне повезет… —майор вдруг насторожился.– А герцог Кальеха дель Рэй?.. Он что же… с ним заодно?! – черная догадка, словно чья-то рука, сдавила горло.– Вот отчего мне, мадридскому гонцу, не была дадена охрана, вот почему старик стал бледнее смерти при одном лишь упоминании о генерале Ордена и двуречил мне… Боже! – дон стал сер лицом.– Да это же нож в спину Империи… Такой чертов альянс заколет Испанию с двух сторон! Мне они уже вынесли приговор… Надо же, какая трогательная забота! Ну да посмотрим, чья возьмет!»