Фатум. Том третий. Меч вакеро
Шрифт:
Последние клочья тумана уныло дрейфовали мимо уступа, тая в солнечной синеве, точно призраки под утренний крик петуха.
Мужчины еще пару раз потрудили глаза в дальнозоркую трубу – всё оставалось по-прежнему, как и гнетущее чувство беды, пустившее корни в их душах. Слух привык к тишине, и теперь они различали звуки, ранее ускользавшие…
С каждой четвертью часа испанцы раздражались все пуще. Они проскучали здесь достаточно долго для того чтобы испить бадью терпения. Их лошади уже могли быть значительно ближе к Монтерею – берлоге старого Эль Санто… Тут же ничего не было, кроме звенящей тишины и нер-вов…
А солнце всё сильнее начинало гвоздить по незащищенной голове, подбрасывая корды 7
Дон расстегнул пуговицы камзола. Лучше не стало. Утер рукавом пот со лба. Озлобленный и издерганный, он прилег на плащ. Ни голубые небеса, ни солнце, ни беспечные трели птиц – ничто не радовало, ничто не занимало. Он чувствовал, что боится, и ненавидел себя за это. Он жаждал развязки: «…НО СКОЛЬКО, СКОЛЬКО ЕЩЕ ЖДАТЬ?!»
Память поднимала якорь воспоминаний, за спиной лежала соленая прорва океана и почти вся Новая Испания. Он прошел ее от Веракруса до затерянных у черта на рогах, в горах Сьерра-Невады, индейских хижин, где только редкий железный нож да чумазый котел шептали о цивилизации. «Дьявол! И зачем я полез в это пекло?! Похоже, у меня зверский талант навешивать хомуты трудностей и нырять в дерьмовые переделки. Дернул же бес тащиться в Калифорнию? По предписанию, я обязан был лишь добраться до Мехико и через послание уведомить вице-короля о решении Кадисса…
7
1 корд = 3,6 м3.
Быть может, во всем повинна кровь моих предков, от веку проводивших весь свой досуг в морских сшибках с португальскими и берберскими пиратами? Ползли столетия, но те, кто населял славный город Уэльва на реке Одиэль, жили, повернувшись спиной к суше, и судачили лишь о выгодах заморских странствий… Значит, кровь предков?..» – Диего усмехнулся своим мыслям.
Более месяца им понадобилось, чтобы от Мехико добраться до мутной, гремучей Колорадо. Рубили до пузырей на ладонях плот для переправы империала и лошадей; едва не отдали Господу душу, прежде чем на другом берегу шагнули в страну, которую испанские миссионеры окрестили «Calor de forni» – жаркая, как печь.
«От Веракруса до Монтерея – 380 испанских лиг, 1143 английских мили или 2117 российских верст! Однако… —Диего пожевал губами.– Впрочем, у нас сносная карета и добрая упряжка – четыре крепких лошади, не считая трех под седлом и двух вьючных».
Он прикинул, что если они каждый день будут продолжать оставлять за крупами коней восемнадцать лиг, то через двенадцать дней – «Если Господь не отвернется!» —они, в конце-то концов, увидят стены Монтерея.
Но в «кабинетную» арифметику, писанную чернилами по бумаге, дон верил мало. Его арифметика писалась кровью. «Нужны ли доказательства? Братьев Гонсалес уже нет в живых, да и мы сами идем по лезвию бритвы».
Первой «хвост» углядела Тереза, а затем и остальным представился случай.
Вот уже несколько дней подряд за ними пылил одинокий всадник. Прошло время, и он обнаглел до того, что в открытую топтал их след. И когда бы Диего ни оборачивался, взгляд всегда замечал упрямый силуэт, который дрожал и плавился в жарком сиянии калифорнийского солнца. Силуэт не приближался, но и не удалялся – он всегда находился в двух-трех полетах ружейной пули.
Сначала открытие их встревожило, потом забавляло своей безобидностью, а теперь пугало своей фатальностью. Таинственный всадник шел по их следу, как волк по следу обреченного оленя.
Их нервы были на пределе, когда, не доезжая Сан-Бонавентуро, они предприняли попытку узнать, кому понадобилось их выслеживать, кроме людей Монтуа и капитана Луиса…
Отогнав карету, они залегли в распадке среди белых камней, не зная, что потеряют на этой затее уйму драгоценного времени… Ну, а когда к вечеру их руки уже притомились давить муравьев и отмахиваться от докучливых мух, шляпа Мигеля первой показалась над валунами, но лишь затем, чтобы пуля незримого чужака укоротила на ней и без того короткий обрубок петушиного пера.
С того памятного дня, когда до ближайших кустов им пришлось добираться ползком, прошло немало времени, были пройдены новые мили пути, однако смутная тревога переросла теперь в откровенный страх.
И вот теперь, предпринимая вторую попытку, им хотелось верить, что разгадка близка. «На сей раз нам не разойтись!»
Глава 6
Снедаемый такими мыслями, андалузец вдруг ощутил острую боль в руке. Он отвел взор от тропы и мазнул взглядом ладонь – она судорожно сжимала затвор оленебоя, стальной рельеф которого впился в побелевшую плоть.
«Malditas perro! 8 Куда он мог провалиться? Может, задержался или почуял неладное и объезжает теперь ущелье стороной?».
Последнее предположение ледяным браслетом сжало сердце.
«Да, мы порядочно отъехали от того проклятого места, прежде чем я подумал устроить засаду вторично… Но и этот мерзавец всегда тащился следом не ближе, чем за кастильскую лигу. Вот только…» – сосредоточенный взгляд Диего остановился на притихшем Мигеле, на его жилистых и сильных, как у зрелого мужчины, руках. Присут-ствие верного слуги вселяло уверенность, убеждало в том, что не он один испытывал беспокойство прошлых ночей из-за того, кто крался за ними во мраке…
8
Malditas perro! – Проклятый пес! (исп.).
Дон хрустнул пальцами: «Что, если враг приблизился более, остерегаясь потерять их в тумане?.. Если так… И он раскусил наше намерение, то… либо как в прошлый раз уже где-то укрылся в камнях, либо…»
Майор содрогнулся. Он взирал на пустынную тропу, будто та шептала ему именно тем голосом, которого он давно опасался. Воображение живо представило сиротливо покосившуюся на обочине карету, дроглые отблески костра на задумчивом лице притихшей Терезы, а рядом папашу Муньоса… Толстяк сжимает пистолеты и по обыкновению мнит себя не иначе как Роландом 9 в Ронсеваль-ском ущелье… Но где-то поблизости, в крапчатой тьме уже блеснули рубином белки, пальцы сомкнулись на рукоятке стилета, и вот-вот…
9
Роланд – маркграф Бретанский, наиболее прославленный из паладинов Карла Великого в целом ряде народных сказаний. Сюжетом эпиче-ской поэмы каролингского цикла послужила несчастная Ронсевальская битва (778 г.), а героем – Роланд.
Мигель с беспокойством кивнул вниз. Де Уэльва напрягся. Что-то древнее, похожее на страх, колыхнулось у него внутри. Их взгляды неотрывно скользили по дну ущелья – там лохматились, сгущались и набирали силу неясные тени. Руки увлажнились, мышцы одеревенели, но тропа оставалась пустой, как могила, ожидающая похорон.
Но вот темь очертилась в густой силуэт немоты и жуткой очевидности…
Майор замер. Слуга заметил, что в глазах дона мельк-нула искра догадки – стремительная и холодная, как капля ртути. Де Уэльва до ломоты сжал челюсти. Он вдруг почувствовал, будто два шипа вонзились ему в затылок. Майор не мог заставить себя оглянуться, отвести взгляд от застывшего лица слуги, глаза которого сияли мертво, как монеты старой чеканки.