Фауст
Шрифт:
К тому времени уже ходило немало похожих историй о магических обедах. Плутарх (ок. 46 – ок. 120), на которого в эпоху Возрождения была своего рода мода, пересказал историю, связанную с легендарным царём Рима Нумой Помпилием. Как-то Нума пригласил на праздник множество гостей – но представьте, какое разочарование они испытали, увидев, что царь Рима накрыл для них простой «крестьянский» обед. Как только гости с вытянувшими лицами сели за стол, Нума объявил, что к ним прибыла богиня Эгерия, после чего всё, что стояло на столе, превратилось в лучшие и самые дорогие яства. О шотландском волшебнике Майкле Скотте (ок. 1175–1232,
Сама по себе идея вынести кубок за окно, а затем получить его назад полным вина довольно типична для рассказов о магах. Про философа и богослова Альберта Великого говорили, что в 1248 году он раздобыл для князя целую тарелку устриц, просто постучав в окно. Согласно «Циммерской хронике», то же самое проделал Людвиг фон Лихтенберг, с помощью магии похитивший тарелку со стола французского короля. Рассказывали, что Раби Адам использовал похожую магию, когда устроил пир для императора Максимилиана II (1564–1576) в Праге. Поскольку, как мы уже видели, магическая традиция отличается от традиции литературы, сходство этих историй ещё не говорит о прямом заимствовании.
Люди всегда искали магических помощников. Несколько самых ранних примеров можно отыскать в греческих магических папирусах II–V веков н. э. Троекратное испытание магических помощников и идея о том, что они могут действовать со скоростью мысли, впоследствии нашли выражение в такой фигуре из «народной книги» о Фаусте, как Мефистофель. Проверку известных духов, имевшую целью определить самого быстрого, можно найти в магической книге «Чёрный ворон», предположительно опубликованной в Лионе в 1469 году.
Хотя Фауст развлекал своих гостей в Эрфурте с поистине королевским размахом, он не чурался шуток самого простого свойства. Известен рассказ о том, как Фауст околдовал компанию завзятых пьянчуг, заставив их думать, что перед ними «виноградный куст, на котором висели гроздья сочного винограда…»; когда же «Фауст снял, наконец, чары… легковерные приятели увидели, что, потянувшись за гроздью, каждый из них ухватился за собственный нос»{153}. Если верить легенде, позже Фауст повторил этот трюк в замке Боксберг.
В 1591 году эту историю пересказал Филипп Камерарий (1537–1624), приукрасивший и добавивший в текст некоторые ханжеские умозаключения, но оставивший на своих местах все детали повествования. В этой басне особенно выделяются элементы сказки и недвусмысленное предупреждение о вреде пьянства. Камерарий с энтузиазмом, возможно – преувеличенным, пересказывал то, что вполне можно считать занимательной историей об уловках из обширного арсенала Сатаны.
В самом конце декабря приятели Фауста решили испытать его силу, потребовав нечто практически невыполнимое: «Чтобы он явил перед ними виноградную лозу, усыпанную гроздьями спелого винограда». Фауст согласился, но приказал, «чтобы они сохраняли полное молчание и не вздумали шелохнуться, пока он не велит им сорвать ягоды: иначе они подвергнутся смертельной опасности».
Затем «…он с помощью своих
Гости Фауста достали ножи. Они с трудом сдерживались, чтобы не срезать сочные грозди, но тем не менее послушно ждали команды мага. Фауст продолжал испытывать их неизвестностью, пока наконец не снял чары: «Куст с виноградом растворился в дыму, и легковерные приятели увидели, что, потянувшись за гроздью, каждый из них ухватился за собственный нос и уже замахнулся ножом, так что если бы только кто-нибудь вопреки уговору начал самовольно срезать виноград, то обкарнал бы свой собственный нос»{155}.
Как говорил Камерарий, эта история была одной из многих, рассказывавших о магических способах получения эффектов, не соответствующих времени года. Хотя эти колдовские подвиги не подразумевали участия Сатаны, Камерарий сделал всё, чтобы представить их образцом работы дьявола. Пьянство, о котором также идёт речь в рассказе, усиливает степень морального осуждения. Текст Камерария заканчивался строгим замечанием:
«И поделом было бы, не такого еще увечья заслуживает тот, кто из суетного любопытства стремится стать очевидцем и соучастником бесовского наваждения, чего христианину делать не следует, ибо подвергается он этим большой опасности, а главное, берет тяжкий грех на душу»{156}.
Камерарий был суровым человеком, однако не слишком отличался от других своих современников, с радостью отправлявших на муки всех нарушавших каноны церкви. Интересно, что на долю Камерария выпало больше всего упрёков. Хотя он неоднократно повторял, что в силу своей нелепости эта история является дьявольской иллюзией, похоже, что он сам верил в её правдивость. В наше время на такое чудо способен любой выступающий со сцены гипнотизёр, но разве мы понимаем в гипнозе больше, чем Камерарий в магии Фауста?
Проклятое дьявольское отродье
Таким образом, легенда, возникшая вокруг Фауста в Эрфурте, нашла отражение в гораздо более старых материалах, но Хогель в своей «Хронике» задавался вопросом: «Каким мог быть результат?» Новость о магическом пире, о летучем коне, о прекрасном зимнем саде – и, вообще, о «человеке, знающем так много фокусов», распространилась так быстро, что вскоре «в Эрфурт приехали многие благородные люди, желавшие его увидеть». Разумеется, «люди стали беспокоиться о том, что дьявол может увести с пути истинного слабых духом молодых людей и других простаков», если те, по выражению Хогеля, последуют примеру Фауста и займутся чёрной магией{157}.
Искажения, внесённые Хогелем в рассказ об этом событии, показывают, что текст был скомпилирован позднее. Хогель написал, что, поскольку дворянин из дома «под якорем» (он не назвал его имени) был «папистом», к нему послали монаха. В то же время, если Фауст в 1513 году находился в Эрфурте, это значит, что оставалось ещё четыре года до момента, когда Лютер прибьёт к воротам Замковой церкви в Виттенберге свои знаменитые тезисы, возвестившие событие, с которого началась Реформация{158}. Но в 1513 году все номинально оставались папистами, анабаптистами и иже с ними.