Фаворит короля
Шрифт:
– Капитан, соблаговолите проводить мистера Вильерса в отведенные ему апартаменты. Выставите у его дверей караул. Пусть караул ждет решения его величества.
Мистер Вильерс сделал было движение в сторону короля, но его величество мановением руки приказал ему молчать.
– Да, да, – хриплым голосом буркнул его величество. – Вам лучше удалиться.
Молодой человек овладел собой, поклонился и вышел в сопровождении офицера. Король проводил его долгим взглядом.
Сидевшие за столом посмели наконец пошевелиться. Лорд Сомерсет громко вздохнул и произнес:
– Мистер Вильерс еще слишком юн, слишком горяч и слишком плохо знает устав.
– Но это может служить и извинением, – пробормотал король. Его светлость поднял брови:
– Придворный устав не предусматривает подобных извинений.
– Придворный устав! – чуть ли не удивленно воскликнул король. – Ха!
Сомерсет кивнул прислуживавшим за столом джентльменам, дабы они продолжали свою деятельность. Но король резко поднялся и коротко приказал Сомерсету следовать за ним.
Его величество заговорил только тогда, когда вошел в свои покои и уселся в мягкое кресло.
– Что это за глупости по поводу устава? – спросил он, не глядя на Сомерсета.
Фаворит стоял в непринужденной позе у стола, на который король опирался локтем. Слегка улыбнувшись, он объяснил то, что в объяснениях, по сути, не нуждалось:
– Как ваше величество и сами прекрасно знаете, я сослался на устав придворной службы, введенный королем Генрихом VIII, в котором ясно говорится о наказании за проступок, подобный тому, что совершил мистер Вильерс. За удар, нанесенный в присутствии короля, ударивший карается отсечением кисти руки. В обязанности лорда-камергера входит соблюдение этого устава. Я, по должности, должен также присутствовать при прижигании культи.
Король мысленно представил себе эту картину и содрогнулся. Во взгляде его появилась паника.
– Нет! Нет! Неужели ты полагаешь, что я должен руководствоваться уставом, придуманным этим старым кровопийцей?
– Кровопийца он или нет, но он был королем Англии, и королем славным, а его уставы и до сих пор хорошо служат.
– К черту эти ваши хорошие законы! К черту тебя, Робби! Неужели ты не понимаешь, как я буду страдать, если парню изуродуют руку? Да даже подумать об этом и то страшно!
– Тогда любой сможет повторить подобное преступление.
– Ах ты, бессердечная тварь! Я не потерплю такого, это я тебе говорю! – и король в сердцах хлопнул ладонью по столу.
Сомерсет спокойно поклонился. Он даже улыбался:
– Но я и не настаиваю, сир.
– А я думал, настаиваешь… Хорошо.
– Думаю, достаточно будет, если его отошлют назад – его манеры более пристойны в Лестершире, чем в Уайтхолле.
– А это уж мне решать!
– Но решение подобного вопроса унижает ваше королевское достоинство,
– Я сам в состоянии хранить свое королевское достоинство!
– Однако это также входит в обязанности лорда-камергера…
– Придержи свой злобный язык! Что ты постоянно придираешься к несчастному пареньку? Я начинаю думать, Робби, что ты действительно с радостью отрубил бы ему руку. Ха!
– Для меня вполне достаточно его отъезда.
– Он никуда не поедет!
– Не поедет? – Лицо милорда приняло надменное выражение. – Жду приказаний вашего величества касательно этого человека.
Король мрачно смотрел в холодное лицо фаворита. Король был обижен.
– Пришли его сюда. Я дам ему урок придворного этикета, этого вполне достаточно!
– Его величество весьма милостивы!
– И ты это прекрасно знаешь. Если б не мое мягкосердечие, я не вынес бы твоих вечных насмешек. В последнее время ты что-то стал слишком неблагодарным. Чем выше я тебя возношу, тем невыносимее ты становишься. Вот какова твоя благодарность! Я просто тебя распустил.
– Но разве не мое глубокое уважение к вашему величеству повелевает мне наказать того, кто проявил неуважение?
– Ты прекрасно знаешь, что я не об этом говорю! Твое неуважение проявляется в тоне, который ты принял в разговорах со мною, а я этого не потерплю! Ни от кого!
– Однако вы согласны терпеть неуважение большее, если прощаете удар, нанесенный в вашем присутствии.
– То была простая горячность! Парнишка был разгневан – и справедливо – неуклюжестью твоего родича!
– Ах, так, теперь в обидчики вышел мой родич! Господи, ваше величество находит замечательные оправдания для мистера Вильерса. – В голосе Сомерсета звучала горечь. – Несколько дней назад друзья этого юного выскочки забросали грязью мой портрет, выставленный на Флит-стрит. И все же его величество запрещает мне принимать против него даже самые мягкие меры, хотя грязью мой портрет был забросан совсем не случайно.
– Что, что? – Глаза короля сузились. Сомерсет вздохнул, затем рассмеялся:
– Вы и сейчас прощаете этого человека под предлогом того, что его оскорбили намеренно.
– Вот оно! Тот увалень, который перевернул суп, – твой родственник. Неужели ты думаешь, что я ничего не понял? Я многое вижу, почти все, Робби, уж ты-то должен знать.
Теперь Сомерсет по-настоящему разозлился. И в открытую проявил свою злобу – она вылилась в горячих жалобах. Всегда так было, заявил он. Король всегда прислушивался к любому, только не к нему, его все время оскорбляют, а король запрещает отвечать на оскорбления, его величество благосклонно выслушивает все гадости, которые говорятся в его, Сомерсета, адрес. Он громоздил такие горы реальных и вымышленных обид и так кричал, что король, не выдержав, прервал его излияния.
– Что ты кричишь, как возчик? – Король, дрожа от негодования, поднялся. – Хватит! Бог мне судья, но я этого больше терпеть не намерен! Ты что, больше не любишь, больше не уважаешь меня? Кто из нас, в конце концов, обидчик и оскорбитель, кто смеет противодействовать моим желаниям и стремлениям? Кто из нас король?! Ты забыл? Ты забыл, что ты здесь только потому, что этого захотел я, только потому, что я к тебе благоволил, и если я вознес тебя так высоко, я же могу тебя и сбросить! И это ты забыл? Уходи теперь и постарайся в будущем не терять память! Запомни все, что я тебе сказал.