Фаворит. Том 1. Его императрица

Пикуль Валентин Саввич

– - А вы злая, -- ответил Петр.

Елизавета приставила к Фике учителя манер и танцев, священника для познания православия и писателя Василия Ададурова -- для обучения русскому языку. Понимая, чего от нее хотят, Фике старалась как можно скорее "обрусеть" и со всем пылом своей натуры взялась за освоение русской речи... О-о, как это было трудно! Регулярно, в три часа ночи, Фике усилием воли заставляла себя покинуть постель, до рассвета зубрила: баба, плетень, дорога, большой, маленький, ложка, превосходительство, чепуха, красавица, капуста, белка, корабль, указ, воинство, клюква... Зачастую, встав средь ночи, Фике, не одеваясь, ходила, разговаривая по-русски, босая, а изо всех щелей дуло, и девочка простудилась.

Все началось с

озноба, а к вечеру 6 марта Фике находилась уже в беспамятстве. Очнувшись, она кричала от боли в боку. Императрица находилась в отъезде на богомолье, а мать... Мать думала только о себе! Все, буквально все рушилось в планах герцогини. Сейчас, когда дела идут так хорошо, эта мерзавка-дочь осмелилась заболеть. Мало того, врачи не исключают трагический исход, и тогда герцогине, собрав скудные пожитки, предстоит вернуться к заботам о детях, к старому нудному мужу, на обед ей снова будут подавать вассер-суп... С ненавистью герцогиня тащила умирающую дочь с постели на пол, кричала на принцессу в бешенстве:

– - Сейчас же встать! Какое вы имели право так распускать себя? Одевайтесь... немедленно! Мы едем на бал к Салтыковым...

Потеря сознания спасла Фике от этой поездки. Чья-то прохладная рука легла на ее лоб, приятно освежая. Это из Троицкой лавры примчалась императрица. Елизавета (прямо с дороги -- в шубе) присела на край постели, а герцогине сказала:

– - Сестрица, поди-ка вон... погуляй.
– - Потом заботливо поправила подушки под головою девочки.
– - Сама не маленькая, и поостеречься надобно. Здесь тебе не Цербст, а Россия-матушка... у нас сквозняки такие, что и быка свалят!

Она обещала позвать лютеранского пастора.

– - Зачем мне пастор?
– - сказала ей Фике.
– - Зовите священника русского. Я ведь уже считаю себя православной...

После таких слов Елизавета наказала Лестоку:

– - Жано, передай лейб-медикам, что, ежели не спасут девку цербстскую, я их заставлю раскаленные сковородки лизать...

А пока дочь болела, светлейшая герцогиня трудилась как усердная пчела. Из комодов дочери она перетаскала к себе все подарки императрицы, оставив дочку при том же скарбе, с каким и привезла ее в Россию (заодно с медным кувшином). Это заметили все русские. К тому же Иван Иванович Бецкой за партией в фараон сознался перед игроками, что когда-то поддерживал упоительную связь с Ангальт-Цербстскою герцогиней:

– - После этого она и родила девочку.

Кирилла Разумовский спросил:

– - Ванька, а не ты ли отец ее?

– - Об этом надо спрашивать герцогиню, -- отвечал Бецкой, сдавая трефового туза и поднимая выше свои придворные ставки.

5. ЕКАТЕРИНА АЛЕКСЕЕВНА

Моряки, приставая к берегу, бросают между бортом корабля и причалом мешки с паклею, дабы смягчить неизбежный удар, -- так и царствование Елизаветы Петровны стало чем-то вроде политического буфера, смягчившего исторически необходимый переход от иноземной сатрапии Анны Иоанновны к просвещенному абсолютизму.

Время Елизаветы интересно не менее самой Елизаветы, и только те иностранцы, которые сознательно ничего не желали видеть в России, представляли ее унылой заснеженной пустыней. Зачастую они замечали в ней только мишурный фасад империи, не догадываясь, что в глубине России укрывается могучий трудовой тыл, Русские заводы при Елизавете уже полностью обеспечивали армию и флот отечественным вооружением. Промышленности и кустарям правительство оказывало самое усердное внимание. Двое умелых рабочих, Ивков и Владимиров, получили за труд звания поручиков; фабрикантов бумаги возводили в ранг майоров. В тяжелой индустрии, размещенной на отдаленных окраинах империи, обрастали дворянством и наградами знаменитые фамилии Твердышевых, Мясниковых, Собакиных, Яковлевых и Демидовых (все они вышли из мужиков-умельцев). А на далекой Печоре крестьянин Прядунов наладил первую в стране перегонку нефти -- в целях лечебных и осветительных, и русская нефть уже экспортировалась

в Европу. Успехи русской агрокультуры познавались тогда не по книгам -- в застольях. Никого уже не удивляло, если подмосковный крестьянин вез продавать на базар лимоны и апельсины, в парниках вельмож вызревали виноград и ананасы; даже близ Полярного круга соловецкие монахи умудрялись выращивать дыни и персики. Избалованная модница, Елизавета желала, чтобы вологодские кружева были не хуже брюссельских, чтобы дамские туфли перещеголяли своим изяществом лучшие тогда в Европе варшавские... Богатейшая страна со сказочными ресурсами имела в своих недрах все, что нужно для бурного экономического развития, и единственное, чего не хватало России, так это рабочих рук! Отовсюду слышались жалобы на нехватку тружеников, а гигантские черноземы за Волгою, колышась вековым ковылем, еще сонно ждали, чтобы в их нетронутую сыть бросили первое зерно...

В самом центре этой работящей страны, еще не достроенной и вечно клокочущей бунтами, в душных палатах московского Кремля, жарко разметавшись на драгоценных сибирских соболях, сейчас умирала ангальтская девочка.

Весть о тяжкой болезни Фике достигла и Берлина.

– - И надежд на выздоровление мало?

– - Их уже не осталось, -- ответил Подевильс.

Король свистнул, подзывая любимых собак, чтобы они сопровождали его до парка и надел шляпу задом наперед.

– - Ну что ж. Если часовой убит на посту, его заменяют другим, а потому готовьте для Петра новую невесту... Германские принцессы -- самый ходовой товар в Европе. Кто у нас там в запасе? Вюртембергская дрыгалка, две корявые сестрицы Гессен-Дармштадтские. Выберите сами! В любом случае мы не упустим престола русского...

Но Фике не умерла и через месяц появилась на публике. "Я похудела как скелет, -- рассказывала она о себе в мемуарах, -сильно выросла, лицо вытянулось, волосы выпадали, и я была бледна как смерть. Я сама себя находила такой некрасивой, что было страшно смотреть. Императрица прислала мне банку румян с приказом нарумяниться".

Скоро Фике заговорила по-русски, вызывая своим акцентом и ошибками шумное веселие среди придворных. Но это не смущало ее: она уже нырнула в московскую жизнь с головой, следовало плыть дальше. Фике часто притворялась спящей и, лежа с закрытыми глазами, слушала болтовню придворных дам, выведывая от них то, что нельзя выяснить путем официальным. Так, она узнала, что ее мать не пришлась ко двору, заслужив в обществе ехидную кличку "королева". Русские быстро разгадали ее пустоту и фальшь, их смешили напыщенная вычурность выражений и жеманное чванство герцогини. Фике было стыдно за мать и обидно, что та растерзала ее гардероб. Елизавета вторично обрядила Фике с головы до пят, но каждая новая вещь вызывала материнскую зависть. Герцогиня отнимала у дочери куски парчи и меха, туфли и шали. В сердцах Фике однажды сказала ей:

– - Ах, ваша светлость, знали бы вы, как мне прискучило ваше неистребимое грабительство...

И получила от матери здоровенную оплеуху! Но однажды после обеда с женихом в комнаты к Фике вошла Елизавета, сурово указавшая Иоганне Елизавете следовать за нею для разговора. Фикс с Петром уселись на подоконник, разболтались о пустяках. Была весна, все цвело, пели птицы. Вдруг явился Лесток.

– - Не пора ли вам укладывать багаж?
– - сказал он принцессе.
– - Кажется, вам предстоит возвращение в Цербст...

Фике, ослабев, вяло сползла с подоконника. Петр спросил лейбхирурга -- что значат его угрозы, но врач лишь усмехнулся. Наконец появилась Елизавета, распаленная от гнева, а за царицей, будто побитая собака, тащилась рыдающая "королева". Императрица широко шагнула к Фике, долго изучала лицо девочки. Сказала:

– - Ныне на дворе нашем век уже осьмнадцатый, век просвещенный, и дети за грехи родительские неповинны должны быть.
– - Заметив, что Фике перепугана, она улыбнулась: -Оконфузил тебя Лесток? Ну-ну! Жить в России да не пугаться -такого не бывает...