Фаворит. Том 2. Его Таврида
Шрифт:
Занавес
Если казна медлила отпускать деньги, Потемкин приходил в сатанинскую ярость. Сохранился документ, увенчанный его резолюцией: «Дать, дать, дать!.. вашу мать». Потемкин имел 70 тысяч крестьян в Белоруссии, 6 тысяч крепостных душ в русских провинциях, на полтора миллиона рублей бриллиантов и – долги, долги, долги. Его состояние, впрочем, никогда не достигало уровня богатств прежних временщиков – князя Меншикова при Екатерине I или герцога Бирона при Анне Иоанновне (а позже Платон Зубов станет во много раз богаче князя Таврического)… Потемкин наловчился запускать руку в казенные деньги, но никогда не обирал своих крепостных: «Не пристало господину, вроде мельничного жернова, почитать своих
Григорий Александрович обожал все необычное: если строил, то грандиозное, если давал концерт, то весь Петербург его слышал. А жить, как все люди живут, было ему несносно и противно. Он знал, какая худая слава сложилась о нем.
– Но если я тащу деньги из казны, – оборонялся он, – то и верну их России обратно – Тавридой с ее богатствами, новыми городами на Днепре и море Азовском…
Чтобы русская армия не зависела от купцов английских, он наладил суконную фабрику в Дубровне (под Екатеринославом), много лет занимался разведением тутовника и шелковичного червя в условиях Подмосковья. Там возникла его знаменитая Купавинская мануфактура, на которой трудились крестьянки, а секреты выделки шелка передавали им испанские мавры, выписанные светлейшим в Россию. Для современников остался памятен день, когда Потемкин въехал однажды в Петербург: сидя в открытой карете, он держал между ног мешок с орехами, которые велел заранее позолотить. Полной пригоршней рассыпал он орехи по улицам, и сначала это восприняли за его очередную причуду. Однако стоило женщине такой орех раскусить, внутри его скорлупы она находила пару тончайших женских чулок…
Но главная заслуга Потемкина – во внимании к русскому солдату. Его военные реформы всегда будут стоять рядом с военными победами Суворова, а многие изречения Потемкина – с боевыми афоризмами Суворова.
Вооруженные силы России, если бы их собрать вместе на одном поле, явили бы красочное зрелище: инфантерия – светло-зеленая, кавалерия – синяя, артиллерия – красная, а мундиры флота блистали ослепительной белизной. Потемкин первым делом желал оборвать у солдат прусскую косицу на затылках:
– Этот «гарбейтель» хорош только для разведения вшей….
В феврале 1784 года (уже полновластный президент Военной коллегии и генерал-фельдмаршал) он стал владыкой над армией.
– И никто мне теперь не помешает, – говорил Потемкин, рассуждая о вреде кос для солдат, о дурацком пудрении голов. – Каске быть удобной и видной, чтобы солдат не только головы не терял, но и гордился ею. Чулки для баб хороши, дабы красоту ног показывать, а солдату в шароварах бегать на врага ловчее… Лосины же гусарские – для наживания грыжи!
Он сокращал полки гусарские, полагая, что врага бьют не красотою одежд, а одежда гусара была очень дорога (офицер получал лишь четверть той суммы, в какую обходился ему пошив формы). Взамен гусар Потемкин усиливал тяжелую кавалерию – драгунскую, формировал новые полки – гренадерские, мушкетерские, пикинерные, карабинерные, егерские.
– Стрелять часто и метко! – призывал светлейший…
В холодные дни лосины не грели, вызывая озноб во всем теле, от дождей морщились. – Потемкин заменил их теплым и мягким сукном, которое не мнется и просушить легче.
– Да и лоси бедные на Руси мне спасибо скажут! А служба солдатская бывает хороша не от уставов – от начальников. И она отвратительная, ежели бьют солдата, а провиант воруют. Дабы побоев не случалось, господ офицеров стану в рядовые разжаловать, и пусть они, благородные, на свой шкуре, на своем стомахе изведают, какова сладость жизни солдатской…
Ворочая миллионами, Потемкин не гнушался скрупулезно пересчитывать и копейки солдатские. Как бухгалтер, щелкал он счетами, на костяшках откладывая расходы солдата на «фанаберию»:
– Фунт муки мелкого помола – вместо пудры – четыре копейки, сало для помажения голов да еще ленточки в гарбейтелях – рубль и пять копеек… Всю эту бухгалтерию к такой матери! – распорядился Потемкин. – На што в полках развели парикмахерские? На што пукли в бумажки, яко конфеты, завертывать, будто солдат – курва старая? Завиваться да пудриться – воинское ли дело? А ведь у солдат ни времени, ни кауферов нету…
«Полезно, – писал он, – голову чаще мыть и чесать, нежели отягщать ее пудрой, салом, мукой, шпильками, косами. Туалет солдатский должен буть таков: встал, то и готов! Легкие сапоги – и шаг легкий». Потемкин звал к себе сапожников, планировал удобную обувь. На полковых швальнях сам кроил кумачовые тряпки – на белье (красный цвет был необходим исподнему, чтобы солдат в бою вида крови своей не пугался: так повелось с древности). И не тесные мундиры, а легкие куртки надобны, чтобы резкие движения солдата в атаке не замедлялись.
Просторные шаровары избавили солдат и от чулок:
– Взамен чулок нужны онучи, портянки холщовые!
Сколько б ни зубоскалили потом над портянками, но они два века прослужили солдату русскому, удобные в ношении и гигиеничные. В своих приказах Потемкин внушал:
– Шпага солдату не нужна: она сбоку болтается, бегать мешая. Необходим штык! Примкнул – коли. В коннице седло лучшее – венгерское, спину лошади не трет, его и татары признают лучшим… Треуголки у солдат отнять: в них не выспишься, озабоченный одним: как бы углы не смялись. Красота их бесполезная. Ушей треуголка не закрывает. Нужны шлемы башлычные, дабы у солдата голова не мерзла…
Но главный вопрос – наказания телесные. «Вот тебе три мужика, сделай из них одного солдата» – такова была жутчайшая формула внедрения новобранцев в войсковую службу.
– Страшно помыслить даже, – с гневом говорил Потемкин, – сколько геройских душ пошло на тот свет из-под палок, чтобы из трех парней одного солдата вылепить! Простительно ли, чтобы страж отечества удручен был прихотями командиров, помешанных на соблюдении глупого щегольства?.. Наша русская армия, переняв все ухватки иноземные, стала машиною угнетения наших же крестьян, волею судеб солдатами ставших. Нельзя, чтобы простой парень, из деревни взятый, ночи не спал, боясь прическу нарушить… Все велю упростить! Все сделать удобным! Из науки парадной оставляю самую малость: в кавалерии усы пущай закручивают как хотят, пехота пусть задирает усы повыше, а бакенбарды котам блудливым пригожи…
Я ничего не выдумываю, читатель: я цитирую Потемкина!
Из его рапорта Екатерине: «Красота одежды военной состоит в равенстве и в соответствии вещей с их употреблением. Платье должно служить солдату одеждой, а не в тягость».
– Лудите почаще котлы полковые, – призывал светлейший командиров. – Следите за чистотой посуды. Водите солдат чаще в баню. Преследуйте пьянство сугубое, но от чарки казенной солдат не отвращайте… Шесть ударов палкой по заднице, и не более того, раздавайте злодеям закоренелым!