Фаворитки

де Кок Анри

Кто же стоял за Лукрецией? Почему ей нечего было страшиться обольщений все более и более влюбленного в нее мужчины?

Альбергетти продолжал свои ухаживания. И однажды вечером, никем не замеченный, — по крайней мере, он так думал, — он прошел в комнаты Лукреции и, стоя перед ней на коленях, умолял ее ответить на его страсть.

Более кокетливая, чем влюбленная, Лукреция согласилась предъявить только слабое доказательство благородному синьору.

Поцелуя в лоб она считала на первый раз достаточно.

Этого оказалось

много. Через несколько часов, ночью, поужинав по привычке рядом со своей возлюбленной, Альбергетти возвращался домой, и, когда он переходил площадь св. Марка, чтобы добраться до своей гондолы на Пиацетте, какой-то человек в маске со шпагой в руке преградил ему дорогу. Альбергетти был храбр и ловко владел оружием и потому не очень дрогнул при этой встрече.

— Чего ты хочешь от меня? — спросил он у человека в маске.

— Убить тебя, — ответил тот.

— Убить? За что?

— Я тебе скажу, когда ты будешь умирать.

— Право? Ты так уверен в себе?

— Так же уверен, как будешь уверен и ты через несколько минут в своей ошибке, которую ты сделал, отдав свой перстень.

— О! О! Ты все знаешь? Не из близких ли ты придворных?

— Ты все знаешь? Не из придворных ли ты Ваноччи?

— Может быть.

— Ты так же, как я, влюблен в ее дочь, а следовательно, соперник?

— Это возможно.

— Уж не тот ли самый господин, который убил Марселя Кандиано?

— Я не говорю нет.

— Ну, посмотрим, легко ли ты отправишь меня на тот свет, как ты надеешься.

Говоря таким образом, Альбергетти вынул шпагу и напал на незнакомца, в котором сразу распознал большого мастера. Шпага человека в маске казалась сросшейся с его рукой. Невозможно было выбить ее.

Незнакомец, в свою очередь, напал на Альбергетти, тот хотел отразить удар, но не успел. Шпага противника воткнулась ему в горло. Он упал, обливаясь кровью.

Тогда, скинув маску и наклонясь к своей жертве, незнакомец сказал:

— Смотри теперь, кто твой соперник, Альбергетти. Смотри, кто тот, который, подобно тебе, любит Лукрецию.

Умирая, Альбергетти напряг последние силы, чтобы взглянуть в лицо своему убийце.

— О ужас! — прошептал он. — Чез…

Он не окончил, рука незнакомца закрыла ему рот…

Когда рука была отнята, второй любовник Лукреции был мертв.

В то время когда совершалось убийство, Лукреция сидела в своей спальне, готовясь лечь в постель. Но летняя ночь была удушлива… молодой девушке не хотелось спать… Полураздетая, потушив лампы, чтобы не было видно снаружи, она облокотилась на окно. Дворец Розы Ваноччи выходил на площадь св. Стефана, на углу большого канала; из окна Лукреция могла наслаждаться видом гондол, скользивших по лагуне… Но она глядела не вниз, а вверх, рассеянным взором следя за черными облаками, медленно двигавшимися по небу, по временам освещаемому молнией.

Вдруг постучались в дверь. Кто мог быть так поздно?

Вероятно, больная мать прислала за ней одну из своих горничных.

— Кто там? — спросила она.

— Отвори. Это я! — произнес глухой голос.

То был голос Чезаре, ее брата. Не одеваясь, Лукреция отворила дверь.

Чезаре вошел.

Она хотела зажечь свечи.

— Бесполезно! — сказал он, удерживая ее за руку. — Нам не нужно огня, чтобы поговорить.

— Как хочешь, — ответила она.

Он бросился на диван, стоявший напротив постели, она села с ним рядом. Наступило молчание, в продолжение которого Чезаре, привыкая к полумраку, не переставал глядеть на белую фигуру, сидевшую рядом с ним.

Удивленная этим молчанием Лукреция, смеясь, спросила:

— Что ты, Чезаре, хочешь мне сказать?

— Не смейся!..

— А! Я не должна смеяться!.. С тобой случилось какое-нибудь несчастье?..

— Со мной? Нет!

— С кем-нибудь из братьев?

Чезаре сделал презрительное движение.

— Я смеюсь над нашими братьями! — возразил он. — Я люблю только одно существо во всем мире: тебя, Лукреция!..

— О! А мать, а отца?..

— Я их люблю не так, как тебя. За тебя я отдам всю свою кровь, я продам душу… Знай, что я за тебя сделал, я убил человека.

— Боже!..

— Ты не увидишь больше Николу Альбергетти, как не видишь Марселя Кандиано!..

— А! Так это ты убил Кандиано?

— Я.

— За что?

— Я тебе сказал, за то, что я люблю тебя!.. Потому что я так люблю тебя, что не хочу, чтобы у тебя был любовник…

— А! А!.. Теперь я предупреждена. Не иметь любовника… А буду ли, по крайней мере, я иметь позволение выйти замуж?

— Ты еще слишком молода, чтобы выходить замуж.

— И мужа не иметь! Но знаешь ли, Чезаре, твоя братская привязанность слишком жестока!..

— Я не брат тебе!..

— Кто же ты?..

— Кто я?.. Примирись с этим неведением, Лукреция!.. Кто я, кем я хочу быть для тебя, ты уже давно подозреваешь это. Хочешь ли, чтобы убедить тебя совершенно, я убью еще несколько глупцов, которые встанут между нами? Хорошо! Я убью. Но я люблю, люблю, люблю тебя, Лукреция!.. Я люблю тебя и ради тебя играл своей жизнью… Потому что я не умертвил Альбергетти… Я убил его в честной битве… Если б он убил меня, поплакала бы ты обо мне?.. Любишь ты меня?.. Лукреция!.. Моя Лукреция!..

И он сжал ее, трепещущую, в своих объятиях. Трепещущую не от радости, а от ужаса…

Правда, она давно замечала что-то чудовищное в чувствах Чезаре. Быть может, она даже угадала в нем убийцу Марселя Кандиано. Между тем, как ни было развращено ее воображение, Лукреции было только семнадцать лет. За отсутствием души плоть возмущалась в ней от первого дерзкого прикосновения…

При блеске молнии она смотрела на своего брата… Чезаре Борджиа был красив, очень красив!.. Он был прекрасен, а Лукреция должна была быть Лукрецией…