Фавориты Екатерины Великой
Шрифт:
Дворцовые покои Екатерины были еще одним пленом для молодого гусара – третьим по счету. Понятно, что при его отчаянном нраве Зорич не мог долго терпеть золотой клетки. Играл, конечно, при всяком удобном случае и проигрывал. Он явно не оправдал ожиданий Потемкина, Зорич не мог быть ручным. Кавалергардский сборник биографий деликатно пишет, что Потемкин шептал на ушко государыне, что стыдно-де терпеть рядом с собой человека таких ограниченных познаний, как Зорич, мол, пора от него избавляться. Много лет спустя Семен Гаврилович завещал организованной им военной школе великолепную, собранную им картинную галерею, в ней были и подлинники, и копии с картин лучших западных мастеров. Не так уж темен и необразован был этот молодой гусар, во всяком случае, время, проведенное рядом с Екатериной и ее Эрмитажем не прошло для
В мае 1778 года Зорич получил окончательную отставку. Вернувшись из-за границы, он получил, по заведенному обычаю, подарки. Имение Шклов Екатерина выкупила для него у Чарторыйского за 450 000 рублей. Еще подарила 7000 душ крестьян, деньги, наверное, и тут не обошлось без серебряного сервиза.
В Шклове Семен Зорич зажил очень широко, эдаким безудержным в тратах барином. Он словно старался возместить себе сполна за бедную юность, добрать в счастье за потерянные годы в Семибашенном турецком замке. Теперь в его усадьбе бесконечный роскошный праздник: гости, пиры, балы, маскарады, тройки, карусели, фейерверки, охота, большая игра – и все это широко, без удержу. Но государыню он чтил, всегда отмечал и дни рождения ее, и тезоименитство. В ноябре 1778 года он в честь Екатерины основал Шкловское благородное училище для дворянских детей. Матушка-императрица изволила два раза посетить Шклов во время ее поездки в Могилев. Зорич расстарался встретить ее достойно: дом заново отремонтировали, из Саксонии был выписан роскошный сервиз. Государыню Зорич встретил у заранее построенной триумфальной арки, а вечером была представлена немецкая комическая опера, далее бал, ужин и фейерверк.
Как не был Зорич богат, ему все-таки удалось промотать свое огромное состояние. В карты ему везло, сочинили даже легенду, что он шулер. Вряд ли… Это как в анекдоте про фальшивомонетчика: «Из двух золотых сделал один и попал на каторгу». По мнению современников, Зорич проигрывал больше, чем выигрывал. Деньги сожрала еще неумеренная роскошь, слишком много гостей, желающих пожить за чужой счет. Среди гостей были и вовсе непотребные люди, вот их имена: польские графы Аннибал и Марк Зановичи. Они были виновниками аферы с печатанием фальшивых ассигнаций. Расследовать дело явился сам Потемкин. Братья во всем сознались, их арестовали. Зорич к их афере никакого отношения не имел, но то, что пригрел в своем доме преступников, тоже есть вина.
В 1784 году Семен Гаврилович был вынужден подать в отставку. Теперь было не до шика, денег осталось только на содержание училища, и он целиком отдался работе. Училище не называлось военным, но все признаки военного воспитания были налицо. Ученики составляли эскадрон из двух взводов – кирасирского и гусарского, а также три роты пехоты: две роты были гренадерские и одна егерская. Любимая игра взрослых мужчин в солдатики, но я думаю, что и юный дворяне играли в нее с удовольствием. Вначале учеников было 150, потом число их возросло до 300 мальчиков. Сам Зорич в училище был и военным начальником, и директором.
Павел I вернул Зорича на службу, назначив его шефом Изюмского полка, и произвел в генерал-лейтенанты. Здесь нашего гусара ждали крупные неприятности. Кавалергардский сборник деликатно пишет, что Зорич «запутался в полковых денежных суммах». В то, что он именно «запутался», а не просто запустил руку в полковую кассу с намерением украсть, я верю. Но к этому времени Зорич жил займами, долг банкам нужно было платить вовремя, а он был из тех людей, кто «времени не наблюдал». Из полковой кассы народу платят жалованье, а если деньги не получены в срок, то они бывают очень недовольны. В общем, Зорич со всеми переругался, подчиненные подали жалобу в высшую инстанцию.
При обследование полковой кассы обнаружилась недостача в 12 000 рублей, которые Зорич «издержал на частную потребу», из-за чего офицеры и нижние чины остались без
Это случилось в 1798 году. Жизнь в Шклове теперь была безрадостной. На беду, через год случился пожар в училище. Это совсем доконало Семена Гавриловича. Вскоре он умер. А училище его перевели из Шклова в Москву, и на его базе был основан 1-й Московский кадетский корпус.
Все биографы Екатерины со злой насмешкой пересказывают разговор ее с Николаем Салтыковым по поводу Платона Зубова. Салтыков заметил, что выбор этого мальчика в фавориты не соответствует возрасту государыни (ей тогда было 60 лет). Екатерина, не смутившись, ответила: «Ну и что же! Я оказываю услугу государству, воспитывая даровитых молодых людей». Кому-то этот ответ покажется просто неприличным, а ведь в чем-то Екатерина была права. С «воспитанием» Платона Зубова у нее не получилось, но что касается Потемкина, Завадовского и даже скандалиста Семена Зорича, тут все сошлось с ответом. За одиннадцать месяцев общения с императрицей Зорич полюбил искусство, живопись, проникся ее идеями относительно воспитания молодежи, и мы, потомки, уже не можем сказать, что он был просто игрушкой «случая», памятью Зоричу будет первый кадетский корпус.
Корсаков Иван Николаевич (24 январи 1754-18 февраля 1831)
Еще теплое после Зорича место занял двадцатичетырехлетний смоленский дворянин и капитан кирасирского полка Иван Николаевич Римский-Корсаков. Он происходил из знатного, но обедневшего рода. Его дальний предок из рода Сигизмунда – Корсак – приехал служить в Россию еще при великом князе Василии Дмитриевиче, сыне Дмитрия Донского. При царе Федоре Алексеевиче Корсаки добились приставки к своей фамилии (их все время путали с Корсаковыми) и стали прозываться Римскими-Корсаковыми. Батюшка Ивана Николаевича проживал в Смоленской губернии (родине Потемкина!) и дал сыну домашнее образование, считай – никакое: читать, писать умеет – и хорошо. В юном возрасте он был определен в лейб-гвардии конный полк сержантом, со временем его перевели в кирасирский полк, с которым он принимал участие в Польской кампании 1768-1772 годов. Затем честно нес службу в мирное время, дослужился до капитана.
Рассказывая о сложном пути, который обычно проходил будущий фаворит к покоям императрицы, я первой «экзаменующей» назвала госпожу Перекусихину, что в корне неверно. Первым был как раз Потемкин. Бравый капитан попался ему на глаза, и это решило дело. С точки зрения светлейшего князя, Корсаков подходил на вакантное место по всем параметрам: красив, строен, язык подвешен хорошо, не просто необразован, но дремуч и к тому же легкомыслен, то есть совершенно неопасен.
Екатерине нужен был новый флигель-адъютант, Потемкин предложил четырех офицеров на выбор, и 1 июня 1778 года Корсак вошел в должность. За малое время он был пожалован в действительные камергеры, вскоре он уже генерал-майор, затем генерал-лейтенант, а грудь его украшает польский орден Белого Орла, которым наградил его король Станислав Понятовский по просьбе императрицы.
Иван Николаевич не был дурным человеком, и способностями его природа не обидела — он играл на скрипке, вообще был очень музыкален (Н. А. Римский-Корсаков приходится ему внучатым племянником) и замечательно пел. Екатерина рассказывала о его вокале с восторгом. Поскольку из ее же собственного признания известно, что ей-то как раз медведь на ухо наступил, не очень понятны ее замечания об этом достоинстве возлюбленного. Известен анекдот: Екатерина нахваливала Корсакова Орлову: ах, какой голос – прямо соловей, на что Орлов заметил мрачно: соловьи поют только до Петрова дня. Этот соловей пел подольше – целых полтора года.