Файл №206. Восхождение
Шрифт:
– Я хочу получить один-единственный ответ. Зачем военным убивать Дуэйна Берри, если прятать нечего? Зачем идти на такое обострение?
"X" довольно долго молчал.
– Я скажу вам кое-что, дорогой Молдер. Политика на сегодняшний день единая у всех. Она заключается в короткой формуле: "Отрицать Все". Вы меня поняли?
"X" повернулся и пошел вниз по лестнице. Он шел медленно и тяжело...
Будто не спускался, а поднимался.
Молдер стоял на лестнице еще долго.
Что-то пульсировало в глубине сознания, пытаясь пробиться на поверхность,- не получалось.
Запах. Табачного перегара.
Он протянул руку и открыл пепельницу. Так. Три... нет, четыре окурка сигарет "Морли".
С громким щелчком мысли встали на свои места...
Итак, он опять остался один. Теперь уже полностью и окончательно один. Без помощи и без малейшей надежды на помощь.
Опять все так же, как тогда, в Чилмарке...
– ...Слушай, Фокс, а обязательно нам смотреть эту гадость?
– Не переключай программу. В девять начнется "Волшебник".
– А мне мама разрешила смотреть кино. Зараза ты, - подумав, добавила она.
Физиономия у Фокса стала еще ехиднее:
– Она тут недалеко, у соседей, у Гобрандов. Можешь сбегать и спросить. Она тебе скажет, что я здесь главный.
Саманта вскочила и решительно направилась к телевизору, Фокс на четвереньках - вставать было долго - рванулся следом, но не успел. Сестренка одним щелчком сменила заунывных черно-белых стариканов на парня в одежде ковбоя и потрепанную лошадь.
Фокс молча поднялся с колен и задумчивой пожарной каланчой навис над сестренкой.
– Я. Буду. Смотреть. "Волшебника", - раздельно проинформировал он.
Ответный взгляд девочки, в котором отчетливо слышалось: "вот вымахал, дубина такая", - он пропустил мимо ушей, тьфу, то есть, проигнорировал - и пошел на кухню, за семечками, чтобы устроиться для просмотра со всеми удобствами.
И вдруг раздался резкий хлопок. Свет в доме разом погас.
– Ну во-от, - недовольно протянул Фокс.- Теперь пробки вырубились.
Но дело было не в пробках.
По полу прошла крупная дрожь. Затряслась мебель, стены, задергалась люстра. На каминной доске попадали фотографии в рамочках, запрыгали подсвечники, и одна свеча, розовая, подаренная Саманте на Рождество, раскололась вдоль. Половинки медленно развалились и опали по обе стороны медной лапы подставки.
За окном вспыхнул пронзительный молочно-белый свет, он бил сразу во все стороны, навылет прошибая жалюзи разноцветными лучами, но почему-то от него не становилось светлее...
– Фокс!
– испуганно позвала девочка.
Он завертелся на месте. Люстра ходила ходуном, беспрестанно звякая стеклянными плафонами. Землетрясение?
Вилка телевизора со взрывом и вспышкой искр вырвалась из розетки. Так не бывает!
Он шагнул к завешенному окну. Мерцающий свет полосами лег на его растерянное лицо.
Что происходит? Все-таки землетрясение? Тогда надо хватать Саманту и
Круглая медная ручка входной двери медленно повернулась сама собой. Раздался скрип. Дверь распахнулась, и сквозь нее ворвался поток хлещущего во все стороны пронзительно чужого света.
В слепящем потоке постепенно прорисовалась человеческая фигура. Отчетливей всего видны были ноги - длинные, тонкие, стоящие почему-то неуклюже, словно они неуверенно держались на земной поверхности...
Отчаянный визг вывел Фокса из столбняка. Мальчик обернулся. Его сестра, раскинув руки, висела в воздухе посреди комнаты на высоте своего роста, длинные волосы волной свешивались вниз, струясь с запрокинутой головы. Подол платья, облепил коленки сверху и тряпкой провис под ними...
Фокс как подброшенный рванулся вверх по стене - на стул, на спинку стула, на полку - к деревянной коробке на шкафу, задвинутой поглубже. Не удержал, она вывернулась из рук, грохнула об пол. Из-под отскочившей крышки вылетел отцовский пистолет.. Фокс прыгнул на него сверху, потянулся к рукоятке...
И с новой силой ударил слепящий поток из дверей, фигура чужака на несколько секунд прорисовалась целиком. Он стоял - нет, словно висел, касаясь ногами земли, - на пороге, высокий, слишком тонкий для человека, с удлиненной, сплющенной с боков головой.
Фокс застыл, не в силах двинуть даже пальцем. Все силы его ушли на то, чтобы повернуть голову - и успеть увидеть, как Саманту втягивает в себя постепенно гаснущий световой квадрат, раскрывшийся на месте окна...
Вот тогда он впервые и ощутил настоящее бессилие - чувство, которое преследовало его всю дальнейшую жизнь. Невозможность помочь, невозможность объяснить - все это стояло в одном ряду. И сцеплены эти невозможности были между собой так прочно, что не оставалось сомнений: они - звенья одной цепи и вызваны одними причинами... только и это тоже невозможно было доказать.
Для себя Молдер уже давно уяснил: патологическое неверие подавляющего большинства человеческих существ в то, что контакт с иным разумом давным-давно состоялся, и состоялся совсем не так, как им, человеческим существам, хотелось бы,это неверие внушено именно иным разумом и поддерживается постоянной пиаровской кампанией в газетах и на телевидении; кампания проводится настолько грамотно, что стала самоподдерживающейся; противопоставить неверию, которое, в сущности, не что иное как "вера в отсутствие" - нечего. Даже самые четкие и прямые доказательства будут априорно, без всякого рассмотрения, отметаться с Насмешками...
Оставалось сжать зубы и копить, копить, копить, копить доказательства в смутной надежде на то, что будет наконец подобрана и водружена на место та самая последняя сказочная соломинка, которая переломит спину упрямому, недоверчивому верблюду...
Но запасы терпения у Молдера оказались хоть и велики, но вполне исчерпаемы, и приходилось время от времени - и все чаще и чаще - объяснять себе самому, что люди ни в чем не виноваты, они не ведают, что творят, их следует жалеть - и терпеливо, подобно тому, как капля воды точит дамбу...