Файл №220. Розыгрыш
Шрифт:
— Должен признаться, — ответил Молдер, — что, когда я с вами говорю или наблюдаю за вами, у меня это происходит то и дело.
Доктор Лоб — Все Пули Стоп удовлетворенно хохотнул. Скалли негодующе скривилась.
Вода в котле вдруг с шумом вздулась и лопнула. В котле встал во весь рост голый человек.
Он был не столько высок, сколько громаден. Он был гол. Он был весь разрисован ломаными линиями, и Скалли сразу вспомнился читанный в детстве — тогда у нее еще было хоть какое-то время читать беллетристику — «Человек в картинках» Брэдбери; хотя тут
Он все же не был совершенно гол. Чресла его были препоясаны выцветшей красной тряпкой, с которой сейчас обильно стекала вода.
— А вот его я видел сегодня утром у реки, — сказал Молдер, изо всех сил стараясь вести себя, как ни в чем не бывало. — . Он жрал вот такую рыбищу. И сожрал.
Доктор Лоб — Все Пули Стоп ласково улыбнулся покорно переминавшемуся рядом с ним атлету и с отеческой покрови-тельственностью потрепал его по разлинованной синими линиями груди.
— Да, Захар свое брюхо не обидит, — с симпатией проговорил доктор Лоб — Все Пули Стоп. — Туп и прожорлив, как русский.
— А вы знаете многих русских? — насторожилась Скалли. Доктор Лоб был ей в высшей степени подозрителен.
— Знал одного. Он эмигрировал из Одессы лет пятнадцать назад.
— Но Одесса — это ведь, кажется, Украина? — вмешался Молдер.
— Ну, не знаю, — раздраженно сказал доктор Лоб — Все Пули Стоп. — География — это не по моей части. Сам себя он называл то махровым русским, то… как это… щирым русским. Там у себя он долго работал узником совести, да и у нас тоже быстро сел за махинации с кредитными карточками. Вот все, что мне известно.
— Тогда почему же вы так уверены, что русские все тупы и прожорливы? — спросил Молдер с абсолютной серьезностью.
Доктор уставился на него, как на умственно отсталого.
— Так он сам сколько раз рассказывал!
— В конце концов, почему бы каким-то русским не жить в Украине? — примирительно сказала Скалли. — У нас вот, например, тоже полно китайцев или гаитян.
— Это он придумал моему приятелю имя, — гордо сказал доктор Лоб — Все Пули Стоп. — Мы тогда только-только сдружились, и я называл его просто Загадкой. А тот как увидел — так сразу сказал: это же вылитый Захар Загадкин.
Захар, услышав свою кличку, улыбнулся и закрутил головой, а потом, неловко помявшись, сел у ног доктора прямо на землю, ловко подстелив под сухопарые ягодицы длинный алый язык своей набедренной повязки. И уставился в пространство, то щурясь, то загадочно шевеля нижней челюстью.
— Не знаю, что это значит, но мне понравилось. Да и ему… — он тронул Захара за мосластое плечо. Захар мимолетно улыбнулся, продолжая глядеть в пустоту. — Сразу стал откликаться.
— Он тоже ставит номера, демонстрирующие возможности тела? — спросила Скалли.
Доктор Мой Лоб — Все Пули Стоп хмыкнул и почесал в затылке.
— В каком-то смысле, — ответил он. — Это можно было бы назвать демонстрацией возможностей внутренностей тела. Он ставит отвратительные номера. Попросту говоря, он жрет.
— То есть? — подняла брови Скалли.
— То есть глотает, что дают. Или что сам ухватит. Живых рыб с чешуей или живых зайцев с шерстью и кишками.
Захар, как ребенок, виновато поджал губы и втянул голову в плечи.
— Мертвечину жрет. Камни, электрические лампочки, отвертки, провода. Люди платят бешеные деньги, чтобы на это поглядеть.
— Людей он есть не пробует? — спросила Скалли.
Доктор Лоб опять хмыкнул.
— Знаете… Только сам Захар мог бы ответить на этот вопрос. Но он на вопросы не отвечает. Он их только задает. Когда он, не жуя, глотает маникюрный набор, или хрумкает двуручную пилу — кто угодно, и я в том числе, дорого дали бы за то, чтобы узнать, что там дальше происходит с этой снедью у него в пузе.
Захар застенчиво улыбнулся, щурясь, с некоторой кокетливостью повел плечами, а потом почесал живот.
— Но никто этого никогда не узнает, — закончил доктор Лоб. Он повернулся к стоявшему немного поодаль грубо сколоченном столу, заставленному невразумительной всячиной. Тщательно прицелившись, извлек из мешанины предметов большую стеклянную банку, до половины наполненную какой-то шевелящейся мерзостью, и щедро сыпанул из нее в раскрывшийся с готовностью необъятный рот Захара.
На это тоже стоило посмотреть.
Или, наоборот, не стоило. Голова Захара задергалась от усердия, челюсти жадно заработали, как некий чудовищный механизм — и на зубах его захрустели хитиновые покровы здоровенных кукарач. Какое-то несчастное насекомое, не попав сразу в глотку уникума, попыталось спастись бегством, шустро побежав по его к щеке — но Захару даже не понадобилось помогать себе рукой. Он лишь головою дернул по-резче; тварь, потеряв опору, отлетела в воздух — и тут же провалилась в стремительно и точно подставленную пасть.
Все было кончено в четверть минуты.
— Господи, какой я невежливый, — сказал доктор Лоб и протянул банку Скалли. — Вы не голодны? Может быть, позавтракаете с нами?
Это был вызов.
Скалли холодно улыбнулась. Потом аккуратно, двумя пальцами, да еще и мизинчик при этом отставив с некоторой игривостью, за спинку вынула отчаянно сучащее многочисленными лапками насекомое из банки, повертела его перед собой, как бы присматриваясь и оценивая его достоинства, а потом положила себе в рот и неторопливо начала жевать. На лице ее написалось задумчивое выражение, словно она оценивала блюдо на вкус — а затем и удовлетворение: да, мол, неплохо.