Файзабад
Шрифт:
Мы относились к офицерам из "Кобальта" с известной опаской и в то же время с определенным уважением. На боевых выходах они показывали себя с самой лучшей стороны. Это мы ценить умели.
За два года, проведенные в ДРА, я дважды был свидетелем расстрела, и оба раза именно на операциях по реализации разведданных и в присутствии офицеров "Кобальта".
Но вначале небольшая предыстория.
У советского солдата, помимо его основной обязанности или специальности, есть еще несколько - внештатных, так называемая "взаимозаменяемость". Любой старослужащий солдат (если не дебил,
У меня благодаря болезненно-педантичному складу характера была целая гирлянда подобных побочных специальностей и обязанностей, в том числе внештатный санинструктор взвода. Я всегда носил с собой несколько перевязочных пакетов, пяток жгутов, половину командирского промедола и был обязан заниматься всеми ранеными взвода и роты до подхода профессиональных медработников.
В начале февраля 1984 года ко мне подошел фельдшер батальона и предложил принять участие в проводимой шестой мотострелковой и одним из взводов разведроты операции по линии "Кобальта" в качестве штатного санинструктора. У нас во втором МСБ было два медбрата, но оба в это время находились в госпиталях.
Я не помню случая, чтобы солдат одного подразделения официально участвовал в операции чужой роты. Даже временно и даже санинструктором. Ведь все "временное" очень быстро превращается в постоянное, а должность "санинструктор батальона" - тыловая, и у нас к подобным вещам относились ревниво. Я горячей радости идти на операцию "чужаком" не изъявил и, совершенно уверенный, что меня не отпустят, послал фельдшера к старшему лейтенанту Пухову.
Но мои расчеты не оправдались. Прапорщик медслужбы оказался парнем ушлым. Он нашел к Пухову какой-то особый подход, и тот предоставил нам право все решать самостоятельно. Я подумал-подумал и согласился.
Выходили мы ночью. Я пошел налегке, взял лишь бронежилет, пару "эфок", АКС взводного да десяток длинных магазинов. Ротный лично проверил мое снаряжение, отдал собственную коробку обезболивающего и пару пачек цивильного "Ростова". Потом отвел меня ко второму КПП и, быстренько переговорив с командиром шестой роты, сказал:
– Идешь вот за ним. Это крутой мужик - от него ни на шаг. Все! Удачи... и смотри там - осторожно.
К рассвету в ускоренном темпе мы протопали километров десять и выскочили на кольцевой гребень с небольшим, прилепившимся в полукилометре под нами, ободранным кишлачком.
Помимо шестой МСР и разведвзвода в группе шли еще три расчета минометной батареи и отдельный офицерский батальон ХАД - человек пятьдесят. Хадовцы первыми и спустились в кишлак.
Как они его там "шмонали", я не знаю. Скорее всего - никак. Судя по всему, хадовцы шли не на прочесывание, а за кем-то, ранее им известным. Когда союзнички начали подъем на наши позиции, им в спину дружно ударило с десяток винтовок и несколько АКМов. Хадовцы рванулись назад, засели в крайних усадьбах, обозначили себя ракетами и дымами и завязали бой.
Расстояние в пятьсот - семьсот метров, да еще сверху вниз, для стрелкового оружия - ничто; плюс три миномета да штуки три АГСа... Минут за двадцать подавили большинство огневых точек, и ХАД вновь пошел на прочесывание. Духи тоже даром время не теряли - рассредоточились по кишлаку и стали планомерно выбивать хадовцев одного за другим.
Взять изнутри штурмом населенный пункт в тридцать - сорок домов (даже с мощным блокирующим прикрытием) для пятидесяти человек - просто нереально. Если же перед атакой не были проведены артиллерийские и авиационные удары, а штурмующая команда не имеет снайперов и пулеметов прикрытия, да и сами налегке - ни касок, ни бронежилетов, - то и вовсе дело безнадежное.
Так оно и получилось. Хадовцы не прошли и трети кишлака, как уже потеряли человек пять, да раненых - четверо. Правда, захватили одного духа вместе с "буром".
Начали отход. Взяли восемь мужиков из местных, не моджахедов, поставили их живым щитом сзади и ринулись под шквалом прикрытия вверх. Духи поначалу не стреляли, и батальон почти успел подняться на гребень, но когда хадовцы полностью вытянулись по склону и заграждение уже никого, кроме последних не прикрывало, духи аккуратненько, одиночными, сняли еще несколько человек "на посошок".
У самой вершины ранили последнего - вопли, суета - явно не рядовой боец. Пока смотрели, что и как, слышу крик:
– Санинструктор, твою мать!
А я в горячке и забыл, что тут делаю. Ничего, напомнили...
Пожалев об оставленной в роте каске, я кинулся вниз. Три ХАДовца, накрыв собой четвертого, лежали на снегу, скупо отстреливаясь. Я сразу понял, в чем тут дело: привыкли с пятью магазинами в горы ходить, теперь же - БК на исходе. А самое интересное только начинается...
Я бухнулся рядом, показываю, мол, выползайте - прикрою. А ребятки сами не ранены - ранен тот, что под ними, это они его своими телами прикрывают. Ребятки меня поняли, спорить не стали (а как тут поспоришь - под огнем, что ли, перевязывать?!), подхватили тело на руки, и только пятки засверкали.
Я чуть-чуть потарахтел, у самого патроны на счет. И лишь бойцы скрылись за хребтом, помчался следом. Оно хоть и пятидесяти метров до своих не будет, а все равно страшно: один, на виду у всего кишлака с духами.
Прибежал, пока отдышался, солдаты уже с раненого, явно - командира, бронежилет стянули и показывают мне дырку в боку. Осмотреть толком не успел, показывают еще что-то на теле. Я перегнулся через раненого и увидел, что под кожей левого подреберья у него катается пуля, да какая! В палец толщиной и сантиметра три-четыре в длину. Раненый только хрипит, от боли даже стонать не может.
Я с ходу сделал ему по очереди сразу две ампулы промедола. Результата никакого. Добавил еще одну. Командир минометчиков невзначай напомнил о пустых капсулах, а ротный, и впрямь крутой мужик, поинтересовался:
– Не многовато, а?
– Да ему уже все равно...
– Что так?
– Через броню - в печень и сквозь весь живот - в левый бок. Пуля с другой стороны, под кожей прощупывается - "бур"... Он труп, считай.
– Ничего нельзя сделать?
– Ну, снега сейчас навалю под свитер, и все. Может, довезут... А кто он?