Фаза 3
Шрифт:
– У тебя же теперь кондиционер! Выкидываем.
Кроме вентилятора, в чемодане лежали радиоприемник, пара древних электрических будильников и наушники с навечно перепутанными проводами. Все это тоже отправилось в прихожую.
К ее удивлению, отец не протестовал. Повернулся к окну и, судя по всему, полностью потерял интерес к происходящему.
Ее окатила волна тревоги, даже в животе стало холодно. Только не исчезай.
Но нет. Он вглядывался в сетку дождя за окном.
– Опять со снегом.
– Да… – От сердца отлегло: совершенно уместное замечание. Сдаваться рано. – Даже не припомню такую, – подтвердила Селия, – метет и метет.
Она не без труда размотала ленту скотча на следующей коробке. Среди старых солнцезащитных очков, рамок для фотографий и давнишних журналов, опутанных отслужившими свое кабелями, обнаружился большой желтый медвежонок.
Селия засмеялась:
– Мистер Кадлс! – Достала медвежонка и осторожно стряхнула пыль на подстеленную газету. Клетчатая ковбойка и штанишки на подтяжках.
– Этого старичка можешь взять себе, – неожиданно проявил великодушие Тед.
– Не думаю… Посмотри – вот здесь уже плесень. И здесь.
– Очень жалко…
– Очень жалко, очень жалко, но по мишке плачет свалка, – срифмовала Селия и улыбнулась.
– Слышишь, мишуля? Вот так и бывает, когда состаришься. Чуть пахнёт от тебя плесенью – и будь любезен на свалку. Никому ты больше не нужен.
У Селии потеплело на сердце. Болезнь болезнью, но как прекрасно, что отец сохранил чувство юмора.
Коробок больше не было. Она начала перетряхивать одежду. Много тонких сорочек, какие-то из них она никогда раньше и не видела. Работал отец в грубых штанах со множеством карманов – того цвета, что принято называть то хаки, то камуфляжным, и в куртке такого же цвета и тоже с карманами. А в свободное время предпочитал джинсы и футболки. Или, если прохладно, флисовые джемперы с кожаными заплатами на локтях. Вот они и висят, все в мелких катышках после бесчисленных стирок.
Всё на выброс.
Открыла вторую дверцу и чуть не ахнула.
Женские платья.
Сначала она подумала, что платья мамины. Вот это, с вышитыми цветами. И вот это, черное, без рукавов. Но рядом? Это еще что? Лоснящееся, пронзительно-зеленое, усыпанное блестками платье с красным поясом. Нет, это невозможно, мама ни за что не надела бы такое. Должно быть, это платье Лоретты, она когда-то была папиной подружкой. Селия на секунду закрыла глаза и представила щедро накрашенную физиономию, высоко взбитые пергидрольные локоны. Так-то так, но Лоретта была невероятно добра, и один вид ее вызывал улыбку. Наверное, поэтому и нравилась отцу. Она работала приходящей няней, все дети поселка ее обожали.
После Лоретты у папы женщин не было. Селия не знала, почему они разошлись.
– Это платья твоей мамы, – тихо сказал Тед.
Она резко повернулась и посмотрела ему в глаза.
– Да-да. – Отец несколько раз кивнул, медленно и печально, и отвернулся.
И Селия вспомнила: вот это, на пуговицах, было на маме, когда они ездили в Диснейленд. Бассейн в гостинице, причудливые соломинки для коктейлей. Ей подарили ярко-желтого Плуто и ободок с Минни-Маус. А мама с папой ночи напролет сидели на балконе и разговаривали.
Это была единственная их совместная поездка. Вечно не хватало денег.
Селия подняла подол платья и поднесла к лицу. Запах не сохранился – как он мог сохраниться за столько лет?.. – но на глаза навернулись слезы. Она почти никогда не вспоминала мать. Ни мать, ни бабушку. Нельзя постоянно тосковать о мертвых. Но сейчас перед глазами встала пронзительно яркая картинка: мать что-то напевает, иногда переходя на ласковое бормотание, и они с Селией кружатся по комнате. Именно в этом платье. Мой лягушонок…
– Не выбрасывай, – попросил Тед. – Возьми себе. Все-таки память.
– Они мне малы… – прошептала она, едва удерживаясь, чтобы не разрыдаться.
– Как хочешь…
Селия сняла платье с вешалки.
– А почему она не забрала их с собой в Лоуэлл?
– Понятия не имею. Забыла, должно быть. Хорошо бы кофе выпить. – Тед поднялся и вышел.
Селия не двинулась с места. Прислушалась, как отец гремит чашками в кухне.
Аккуратно сложила платья и присоединила к вещам для Армии спасения. Оставила только бордовый шарфик и повязала на шею медвежонку.
– Теперь ты красавец.
И пошла в кухню к отцу.
* * *
– Залез под кровать, представляешь? – Майра пошевелила пальцами. Девушка-маникюрша усердно водила кисточкой, накладывала вишнево-красный лак. – Закатилось у него что-то… И застрял.
– О господи…
Гейл сидела за соседним столиком. Поглядела на подругу и тут же попросила бесцветный лак.
– Застрял – и ни туда ни сюда.
– Ужас какой.
Майра – бывшая жена одного из сотрудников Роберта, постепенно ставшая ближайшей подругой. Они то и дело договаривались о ланчах, вместе посещали салоны и бутики. К тому же и жили в двух шагах друг от друга. После развода Майра продала дом в Честнате и переехала в небольшой пентхаус по соседству. Ее бывший муж не отличался здоровьем – гипертония, стенокардия и еще что-то. Майра развелась с ним лет десять назад и утверждала, что главная причина его болячек – то, что он спит с кем попало.
– Представляю, как он запаниковал. И телефона же нет, не каждый берет с собой телефон, когда лезет под кровать в трусах. И что ты думаешь? Инсульт.
– О боже!
– Его нашла девушка, та, что у него убиралась. Но было уже поздно.
– Как он мог застрять?
– Старинная латунная кровать, знаешь, такое чудище, весит, наверное, не меньше тонны. Одна кованая решетка чего стоит. Ты его видела в последнее время? Он очень растолстел.
– О боже, – повторила Гейл. – Какой кошмар!