Фаза 3
Шрифт:
– Ужас, ужас! Никто не заслуживает такой смерти. Никак не могу избавиться – картина так и стоит перед глазами. И похороны целиком на мне. Элли и Ричард приехали, конечно, но всем занимаюсь я.
– Как они?
– Со мной они на эту тему не разговаривают. Считают, что это я во всем виновата. Никто иной, разумеется. Только я.
– Майра! Не может быть!
– Как есть, так есть. Ничего с этим не сделаешь.
– А когда назначены похороны?
– В среду. Сегодня же всех обзвоню. Тебе-то надо было бы и пораньше позвонить, прости меня. Все так неожиданно. Понимаешь,
Гейл кивнула – что тут не понять? Майра из тех женщин, что записываются на определенное время к парикмахеру на год вперед. Стрижка каждые восемь недель. И Гейл никогда не видела ее без макияжа. Маникюрный салон через пару дней после смерти мужа, даже бывшего, – абсурд, конечно, но не для Майры. Для Майры вполне нормальный поступок.
– Уборщица позвала людей. Несколько парней, целая команда. Подняли эту жуткую кровать и вытащили тело.
– О боже… – Гейл уже в третий или четвертый раз повторила эту бессмысленную присказку, но как еще можно реагировать на этот абсурд? Залез под кровать и умер…
– Окей, девушки. Сушить надо пора, – сказала маникюрша с неопределимым, но сильным акцентом. Придвинула сушильный аппарат и сделала знак Майре: – Руки здесь.
– Какое несчастье, Майра. Чем я могу помочь?
– Спасибо, дорогая. Справлюсь.
– Когда ты говорила с ним в последний раз?
– Месяца два назад. А может, три. У нас не было почти ничего общего.
– Ему кто-то помогал?
– Нет, что ты? Зачем? Он прекрасно справлялся сам. Только эта девочка, которая приходила убираться. И сердце прекрасно работало. Пил, конечно, лекарства, но ни на что не жаловался. Никто не ждал, что может случиться что-то подобное.
– Трагедия.
Майра пошевелила пальцами в сушилке.
– А как Роберт?
– Ничего… Как обычно.
Гейл ничего не рассказывала Майре. Не решалась.
Маникюрша приветливо улыбнулась Гейл:
– Вы теперь в очередь.
Майра поднялась со стула. Гейл заняла ее место и сунула руки в аппарат. В ультрафиолетовом свете кожа выглядела бледной и морщинистой.
И я старею, подумала Гейл без горечи.
– Роберту повезло, что у него есть ты. Когда мужчина в этом возрасте остается один, ему конец. И мы не лучше. Возраст, Гейл, возраст… Поскользнусь в кухне на банановой кожуре и буду лежать до второго пришествия.
– Что ты несешь? Ты же здорова, как Майк Тайсон!
– Сегодня – да. Но никаких гарантий на завтра.
– Готово. – Девушка выключила сушильный аппарат. Запах озона почти мгновенно исчез.
– О боже! Вы слышали?! – истерический вопль у дверей салона.
Гейл обернулась. В зал влетела молодая женщина с вытаращенными глазами.
– Стреляют! Настоящая бойня! – Она поставила на стол картонную коробку с четырьмя картонными чашками “Старбакс”. – Где у вас пульт?
Схватила пульт управления и нажала на кнопку. На огромном, в полстены, экране возникла зеленая точка, и через несколько секунд появилось изображение.
– Кто-то расстрелял магазин. Много убийств.
И у этой проблемы с английским. Расстрелял магазин… Гейл и Майра переглянулись.
– Запирать? – предложила маникюрша.
– Что запирать? Это в Бостоне. – Гейл в ужасе уставилась на экран.
– Стаутон, – прочитала Майра титр. – Это же IKEA!
У входа в шведский мебельный гигант выстроились десятка два больших белых машин “скорой помощи” и не меньше полицейских. Бешено вращающиеся мигалки. Типичное здание: огромный синий куб с пятиметровыми желтыми буквами – национальные цвета Швеции. И, чтобы не было сомнений, по обе стороны от огромных раздвижных дверей полощутся яркие желто-голубые флаги.
Гейл была когда-то в IKEA. Запомнился очень вкусный копченый лосось в ресторане. Прекрасно организованный, гигантский, но на удивление удобный магазин. Молодцы скандинавы.
Майра отвернулась от экрана:
– Не хочу смотреть. Безумие, безумие и еще раз безумие. Когда это кончится?
Гейл промолчала. Она не отрываясь смотрела на желтые носилки с ранеными, которые выносили из магазина. Некоторые укрыты с головой – видимо, убитые. Появилась картинка с дрона – нескончаемые очереди машин.
– Мы за прилавок бросились, – задыхаясь, рассказывал репортеру пожилой мужчина с заплаканными глазами. – Слышали только – бах, бах. А детей-то сколько, боже мой… кто под шкафы попрятался, кто под матрасы. Кто-то из ребят в палатке скрылся, он подошел и…
Закрыл лицо и заплакал. Репортер кинулся к другому свидетелю.
В нижней части экрана бежали написанные наспех, без знаков препинания титры:
КРОВАВАЯ БОЙНЯ В IKEA ДЕВЯТЬ ПОГИБШИХ ОДИННАДЦАТЬ РАНЕНЫХ НАПАДАВШИЙ УБИТ ВЫСТРЕЛОМ ПОЛИЦЕЙСКОГО
Майра встряхнулась, точно отгоняя жуткое видение, и подняла с пола сумку.
– Я хочу домой, – пробормотала она.
– И я. – Гейл резко встала, будто только и ждала этих слов.
Конечно же, должен высказаться президент. Обязательно выскажется – дайте время спичрайтерам и визажистам. И что скажет, тоже можно догадаться.
Сейчас не время обсуждать контроль за оборотом огнестрельного оружия.
Хватит. Гейл заплатила, добавила больше чаевых, чем обычно, и сняла с вешалки пальто. Уже у дверей повернулась и глянула на экран. На фоне занимающего весь кадр синего куба IKEA под непрекращающийся вой сирен по-прежнему суетились полицейские и парамедики.
* * *
Селия с ногами забралась в кресло перед телевизором. Воскресенье. Опять пошел снег, но она даже не замечала медленный балет снежинок – не могла оторвать взгляд от ежеминутно появляющегося титра:
СЕМИДЕСЯТИСЕМИЛЕТНИЙ УБИЙЦА ПРИОБРЕЛ ОРУЖИЕ ЛЕГАЛЬНО, ПО ЛИЦЕНЗИИ.
Значит, бойню в IKEA устроил старик из Уинтропа… Убит полицейскими на месте. Теперь уже не спросишь, почему ему пришло в голову явиться в детский отдел и открыть беспорядочный огонь. Никаких манифестов в социальных сетях, хотя, скорее всего, он ими и не пользовался – все же семьдесят семь лет.