Фаза Урана

Чистяков Кирилл

– Доллары, евро, рубли…! – слышался сценический шепот валютчиков.

– Летняя коллекция! Летняя коллекция! – хрипло кричал в мегафон промоутер обувного супермаркета.

Мне очень не хотелось встретить кого-нибудь из знакомых. Поэтому я, сторонясь оживленного проспекта, обогнул площадь против часовой стрелки и вступил на территорию Городской больницы.

Пару раз мне повстречались беременные женщины – рядом располагался роддом. Асфальт перед роддомом покрывали оставленные молодыми отцами надписи – наивные, трогательные и нелепые. Вислоухая дворняжка, закрывая хвостом часть сакраментального текста: «Люда! Спасибо за дочку – княгиню Ольгу!», благостно млела на солнце.

– Когда-то, – обратился я к собаке, – здесь, на

месте роддома, будет фабрика по производству биороботов. Уж ты поверь.

«Мальчик, а ну слезь с гинекологического кресла. Веди себя прилично. Ты на экскурсии». – «Интересно!» – «Что интересно!?» – «У девочек ничего нет!» – «Что!?» – «Интересно!»

Дворняжка вместо ответа чихнула, поднялась и сонно потрусила к молочной кухне – туда, где нянечки в застиранных халатах разгружали пустую тару. Раздавшееся брюхо дворняжки тяготело к земле – собака тоже оказалась на сносях.

Насвистывая прицепившуюся мелодию Робби Вильямса, я вышел за ворота больницы. Мой путь пролегал вдоль узкой, поросшей камышами речки. В речке умиротворенно плавали дикие утки и пустые пэт-бутылки. Я шел теперь вдоль заднего двора театра. На следующий день заканчивался сезон, и театральная труппа уезжала на гастроли. Во дворе суетился обслуживающий персонал. Грузчики куда-то тащили старую декорацию. Из репетиционного зала доносился стук молотка. Упитанные костюмерши выносили на воздух для проветривания вешалки с реквизитом. Сарафаны, фраки, камзолы, туники, пиджаки, шаровары, сутаны, гимнастерки, хитоны, рясы, корсеты и воланы выделяли едкий аромат нафталина. В их складках за много лет сменилось сотни поколений моли.

В детстве в прихожей моей квартиры висела цветная фотография Петродворца. Позолоченные скульптуры в брызгах фонтанов. Террасы водопадов. Радуга и свет.

Почему-то я тогда думал, что Петродворец на фотографии – это наш городской театр. Моя Вселенная в те годы ограничивалась пределами прогулок, другие города и страны существовали только в сказках.

Думаю, в заблуждение меня вводила и барочная архитектура – постройка театра и впрямь отдаленно напоминала Петродворец. Считал я тогда плохо. Разница в количестве этажей и окон меня ничуть не смущала. Смущало меня другое – отсутствие фонтанов. Там, где я их надеялся найти, была лишь детская площадка с каруселью и горкой, был еще общественный туалет, а дальше шел забор.

И я верил, очень верил в детстве, что где-то за туалетом, в заборе есть волшебная потайная дверь, ведущая к водопадам и золотым скульптурам. Дверь, ведущая к радуге и свету. Я так хотел ее найти! Но у меня ничего не получалось.

Я сумел найти только чугунный фонтанчик для питья. Но и его включали только по праздникам.

Я ускорил шаг возле многоэтажного термитника престижных домов. Стены и окна украшали клипсы параболических антенн и серьги кондиционеров. Далее тянулись боксы гаражей. За ними начиналась до головокружения знакомая улица.

Пройдя по теневой стороне улицы под шеренгой каштанов, я свернул в ликеро-водочную лавку «Руно». В лавке ощущалась стерильная прохлада. За прилавком сновала маленькая коренастая продавщица в желтом фартуке в черный горошек. За ее спиной, на витрине, выстроился взрывоопасный арсенал разнокалиберных бутылок. Слева со стенда «Куточок покупця» на бечевке, словно брелок, свешивалась книга жалоб и предложений.

Как-то зимой мы сидели с приятелем в ликеро-водочном. На улице шел дождь. На столике стоял кальвадос. Приятель листал книгу жалоб и предложений. «Спасибо магазину „Руно“

за наше счастливое детство», – написал он на желтой странице и передал мне карандаш. «В моей душе лежит сокровище, и ключ поручен только мне! Ты право, пьяное чудовище! Я знаю…», – начал было записывать я, но тут в лавку вошла цыганка. «Внучки, бабушка вам всю правду скажет, – заговорила она. Цыганка взяла меня за руку, – Ой, внучек, а любовь ты свою потерял. Любила тебя девочка, волос русый, да ты не сберег. Но все у тебя будет хорошо. Жена будет красавица – любить ее не будешь, но хозяйка она хорошая. Ава мальчика будет у вас и девочка, – цыганка отпустила мою руку и глянула на ладонь приятеля, – А тебе дорога длинная. Дом свой ты скоро оставишь, и ехать будешь далеко. Счастье там найдешь, и все у тебя будет хорошо». Мы дали цыганке гривну. «Волос русый, волос русый, – передразнил я цыганку, когда та ушла, – Почему цыганки никогда не говорят, что любит тебя, например, негритянка или лысая? Одни блондинки и шатенки. Никакой определенности». Приятель пожал плечами. Весной того же года он умер. Выходит, цыганка сказала ему правду.

– Добрый день, – сказал я.

– Слушай, – посмотрела на меня продавщица, – Я не помню: это ты или Степан сменщице задолжал?

– Точно не я. Наверное, Степан.

– И в самом деле. Ты ведь, кажется, в Ялту уезжал.

– Нет, в Ялту уехал как раз Степан. Именно там он скрывается от кредиторов.

– Да ну вас всех, – отмахнулась продавщица, – Вечно с вами, пьяницами, так. Дашь в долг и концов не сыщешь! Что тебе? Заказывай.

– Бутылку «Ркацители» и пластиковый стаканчик, пожалуйста.

– Что так слабо сегодня?

– С водкой все.

– Завязал?

– Да нет, просто печень в ломбард заложил. Вот выкуплю на следующей неделе и по-новой.

– Дошутишься. Девять сорок с тебя.

Прижимая к себе бутылку вина, я пересек дорогу и воровато просеменил мимо родительского дома. Лоджию увивали алые плотоядные цветы неизвестного вида. За их зарослями сохло белье. К счастью, меня никто не заметил.

На набережной я вновь зашагал уверенно. Здесь вдоль воды тянулся широкий парапет. По нему, как по подиуму, прогуливалась толстая ленивая кошка. Слева, из кирпичной шкатулки музыкальной школы, неслась какофония гамм. На лавочке по соседству седовласые старики разыгрывали нескончаемые шахматные партии.

Я свернул в переулок – туда, где находилась моя бывшая школа. На плацу перед ней еще виднелись следы разметки, оставшейся после праздника Последнего Звонка. Не задерживаясь, я обошел библиотечный флигель и попал на спортплощадку.

На покрытом щебнем футбольном поле ветер кружил мелкую пыль. Рядом с развалинами теплицы две женщины толкали перед собой маленькие катафалки детских колясок.

Я уселся на вкопанный в землю скат автомобильной покрышки. Зажигалкой расплавил колпачок бутылки. Ключами пропихнул пробку вниз и она плюхнулась в вино, как спасательная шлюпка. Наполнил вином стакан и выпил, с удовольствием ощущая, как жидкость, будто в лифте, спускается по горлу к желудку.

«Черт, рубашку испачкал. Что это? Соус какой-то. Воняет-то как» – «Что ж ты хочешь – помойка. Хотя ты прав. Как фигня какая-то, так нас посылают. Мы им и в футбол, и в баскетбол, и в эстафету на День Физкультурника. А директриса с организаторшей нам что? Опять курили на перемене. Опять от вас пивом несет. Родителей в школу. Грамоты только одним мудакам, блин, дают. Нет в жизни справедливости… Да, нехреново одиннадцатый класс начинается…» – «Угу, с помойки. Ты, Степа, его крепко держишь?» – «Не бойся – не вырвется, гад. Все руки, мразь, исцарапал.» – «И какой дуре эта идея в голову пришла?» – «директрисе, понятное дело».