Фебус. Принц Вианы
Шрифт:
— А где этот сиреневый амазон*? — спросил мой раб, подтаскивая срахолюдную секиру скоттского* барона.
— Он в гальюне мается. Обожрался непривычной еды, вот и пробило его, — засмеялся молодой кастилец.
— Ты это ему притащил этот маленький топорик, — попробовал я пошутить.
— В самый раз под его лапу будет, — уверенно заявил Микал, оглаживая секиру. — Остальным даже поднять это чудовище будет сложно.
Прибежавший на наш хохот из гальюна Кин-Конг местного разлива, с ходу бухнулся передо мной на колени и что-то активно залопотал, стуча лбом
Я беспомощно посмотрел на кастильцев.
Дон Хуан что-то спросил у него.
Здоровенный негр ему ответил, не вставая с колен, только выпрямившись. А он действительно был здоровенным не только по саженному росту, руки в объеме у него в бицепсе ого-го-го… Чемпион по армрестлингу. Ну, как у Рождественского: «руки как ноги, ноги как брусья». Грудные мышцы лежали мощными плитами, на животе четким рельефом выделялись «кубики» под черной кожей с оттенком баклажановой шкурки. Лицо у него было слегка вытянутое и неожиданно скуластое. Лоб высокий. Нос прямой длинный, хотя и с большими ноздрями, но не вывернутыми, а вполне себе нормальными. Подбородка не видно из-за курчавой бородки. Глаза карие, белки с легкой желтизной, которой совсем не было у амхарцев.
— Он говорит, ваше высочество, что отныне и навсегда он ваш раб. И единственное его желание это служить вам.
— Но он волен уехать домой, — сказал я.
Дон Хуан перебросился несколькими фразами с Кин-Конгом и сказал мне по-кастильски.
— Он говорит, что у него больше нет дома. Его дом разрушен врагами, которые захватили их всех в плен, чтобы продать португальцам.
— Кто их захватывал?
— Царь Текрура. Он мусульманин и дружит с португальцами. Сначала продавал им своих людей. А теперь захватывает для продажи соседей. У него большое войско из личных рабов.
— Царь? — переспросил я.
— Ну, так можно перевести этот невоспроизводимый на человеческом языке титул, ваше высочество, — помявшись, ответил граф де Базан.
— Как его завут?
Граф перекинлся с негром несколькими словами и тот ответит что-то совсем непроизносимое с большим количеством дифтонгов «мгве», «нг» и «бва».
— Скажите ему, что отныне я его буду звать Куаси-ба.
Чем я хуже Жофрея де Пейрака? Разве что отсутствием Мишель Мерсье. Но у меня Ленка не хуже будет.
— Кстати, а каким именем его крестили?
— Говорит, что Марком.
— Вот и будет он Марк Куаси-ба.
— Скажите ему, что я беру его к себе в дружину, но он должен выучить наш язык.
И протянул руку, в которую Микал вложил скоттскую секиру.
— Носи его с честью, милит* Марк.
Принимая топор, эта громада черного мяса посекундно мне кланялась и что-то лопотала.
Я вопросительно взглянул на графа де Базан.
— Он говорит, ваше высочество, что убьет этим топором каждого, на которого вы ему покажете.
— Микал, — приказал я, — тебе особое задание: как можно быстрее обучить его нашему языку, — кивнул я головой на «баклажана».
Ступенька — «стремянной» — телохранитель — казначей — порученец — слуга — и исполняющий обязанности моего пажа только вздохнул,
Ночью, проверив караулы и бодрянку, узрел не спящего Мамая, который внимательно смотрел на чистое звездное небо.
— Что, удивляет, что до дома топать и топать, а звезды над головой все те же? — спросил я его, когда подошел ближе.
Второй день плавания я решил посвятить сначала физическим упражнениям, проверить все же возможности моего нового тела, да неспешным подведением итогов и построению планов на будущее, но обломился, так как нас стали преследовать две галеры под белыми флагами с золотыми лилиями. На каждой стояло не меньше полусотни арбалетчиков. И все мои благие пожелания накрылись медным тазом.
Бретонские парусные нефы от безветрия приотстали и маячили далеко за кормой.
Франкские галеры очень долго с нами сближались, практически до обеда, меняя галсы по ветру, и мы почти потеряли за кормой более тихоходные и менее маневренные союзнические парусники. В любом случае рассчитывать на их помощь было нечего. Если ветер покрепчает — помогут. А нет, так нет. Кисмет, как любит говорить капудан.
Я как-то читал, что морской бой парусников мог длиться всего минутами, а основное время — часто часами, съедало именно маневрирование, отнятие ветра у противника, проведения правильного маневра для абордажа, или подводки корабля противника под огонь своей бортовой артиллерии.
А вот и сам капудан спешит ко мне, шлепая задниками богато расшитых туфель по палубе.
— Мой солнцеподобный эмир, какие будут приказания? — склонился он передо мной, являя глазам розовую косынку.
Однако под халатом негоцианта блестела позолотой дорогая кольчуга панцирного плетения, и весь его арсенал на поясе был готов к применению.
— Мы сможем от них уйти? — спросил я в лоб.
— Попробовать можно, но на парусах они будут быстрее нас. А весельная команда у меня сейчас вашими стараниями ослаблена, — посетовал он.
— Зато усилена абордажная команда, — осадил я его попытку снова посадить узников совести на весла. — Кроме копта там все неплохие бойцы. Лишними не будут.
Наконец галерам франков, уже после того как мы успели со вкусом и не торопясь пообедать, удалось взять нас в клещи, пока еще на расстоянии больше двух кабельтовых*. Все же они были помельче, поуже в корпусе и повертче большой сарацинской галеры. Наш корабль только на прямой дистанции выигрывал у них в скорости, дважды вырываясь из этих «клещей» короткими рывками. Последний раз, выйдя прямо из под шпирота франкской галеры, на который уже готовы были спуститься их абордажники. Пару их воинов даже удалось подстрелить сарацинским матросам из тугих турецких луков. И одного ссадить с мачты, когда тот лез в воронье гнездо с арбалетом. Стрела попала ему в левую руку, но вот громкое падение с реи на палубу вряд ли добавило ему здоровья.