Федотов. Повесть о художнике
Шрифт:
В 1852 году перед тяжелой болезнью Федотова Александр Васильевич заходил к другу и звал его к себе в деревню на полный отдых, обещал ему построить мастерскую в саду посреди рощи из белых роз.
Федотов не любил рисовать цветы и не захотел отдыхать в имении Дружинина. Александр Васильевич был для Федотова интересным собеседником, от которого можно узнавать новости о живописи, и он был хозяином дома, в котором можно было рисовать. Он нарисовал портрет матери Дружининых, использовав удачный портрет как упражнение в писании самых разнообразных материалов.
Марья Павловна Дружинина
Этот портрет — проверка живописного искусства.
В то же время он экспедиция в чужую жизнь, в чужой быт, а не только урок живописи.
Помню Нико Пиросманишвили. Он жил в Тбилиси, рисовал своих друзей, рисовал духанщиков и блюда, которые они подавали посетителям. Плата была натурой.
Федотов получал даже меньше: ставили прибор за столом, домой ничего нельзя было унести.
Хороший портрет оставил Федотов. Это портрет-шутка, назывался он «Курильщик»: офицер ушел, денщик сел в его кресло, курит трубку, отдыхает. Сидит он спиной, мы не видим лица, видим только спокойную позу отдыхающего человека и хорошие вещи, которые его окружают: гитара, на столе бритвенное зеркало, тарелка с акварельными красками. Но комната и кресло — все это не из быта Федотова.
Были друзья, были семьи сослуживцев, остались портреты и добрая память по художнику и его бедности. Но бедности они не поняли, принимая бедняка.
Дружинин после смерти Павла Андреевича писал о художнике, воздавая честь скромности плебея:
«Мне кажется, что Федотов скорей бы умер, нежели стал просить помощи у лучшего своего друга. На его похоронах я удостоверился в том, что некоторые из самых дорогих приятелей покойного не знали ни о положении его семейства, ни о постоянных, неистощимых усилиях Павла Андреевича для облегчения участи престарелого отца и других своих родственников. Федотов жил так же, как и трудился: никакая тяжесть ноши не заставляла его помышлять о чужих плечах».
Благополучные люди жестоки и не любопытны. Дружинин, рассказывая о том, как жил сам на двух квартирах, упоминает, что между этими квартирами и находилось «жилье» Федотова.
Художник мог жить и в «жилье» — ведь у него проколоты уши.
Александр Васильевич был хорошим человеком, но он не понимал положения друга и, даже проводив его в могилу, все еще ничего не понял.
Он остался писателем со скрытым высокомерием и с большой холодностью в описаниях обыденного; молодое свободолюбие его скоро прошло. Он изменил «Полиньке Сакс», даже и не заметив изменения.
У Федотова были друзья — не мало друзей, не только Дружинин. Он познакомился впоследствии с людьми, которые его даже полюбили.
В Финляндском полку служил рослый, полный молодой офицер Павел Петрович Жданович; отец его Петр Владимирович был начальником строительного департамента морского министерства. Жена хозяина дома — Ольга Петровна, дочь ее, свояченица и племянницы — все дорожили знакомством с прекрасным художником, любовались на его еще румяное лицо, на маленькие черные усики.
Про дом Ждановичей, связанный с Федотовым тем, что сыновья служили вместе с ним в Финляндском полку, можно сказать только хорошее.
Все члены семьи по-своему любили Павла Андреевича и охотно ему позировали; потом они сохранили свои портреты, связав тем свою судьбу с судьбой художника.
Когда в семействе Ждановичей ожидали Федотова, то готовили для него самые вкусные блюда, приглашали общих знакомых.
Федотов нарисовал хозяина дома — немаловажного чиновника. Седеющий сероглазый человек с орденом святого Владимира на шее сидит за столом, с правой стороны статуэтка Наполеона; чиновник увлекался его жизнеописаниями; сзади часы и картина, перед хозяином лежит открытая книга, бумаги, на бумагах карандаши.
Это превосходный, не ироничный, но грустный портрет среднего человека.
Ждановичи были, вероятно, превосходные люди; девушки красивые, смотрят они на нас скромными глазами. Но размера нужды художника они не знали.
Скромнее, вероятно, был дом Флугов — соседей Федотова по Васильевскому острову. Здесь остались тоже портреты Флугов и их друзей. В доме Ждановичей и Флугов и их наследников работы Федотова сохранились почти до наших дней. Люди потом дорожили работами Павла Андреевича, сохранив след своей жизни картинами художника.
Вероятно, это были хорошие люди, но Федотов для них не совсем свой человек.
Он у них грелся.
Дома у него было очень холодно, дрова часто выпрашивать со склада Финляндского полка неудобно, а дрова в старом Петербурге были очень дороги.
Федотов в своей мастерской работал в тулупе.
У друзей тепло; Павел Андреевич сидел, курил, разговаривал с милыми людьми, слегка ухаживал за женщинами, восхищаясь их скромной грацией.
Павел Андреевич был великодушен, как бедняк; он писал Ольге Андреевне: «То, что я делаю со своей стороны, это, делая приятное вам, вместе удовлетворяет и внутренние мои потребности; это — мое наслаждение, моя жизнь, а не отступление, не жертва».
Однажды Ольга Петровна и Петр Владимирович послали ему деньги, но художник ответил:
«…и на сей раз откажусь от посланного. Я не в крутых и подобную штучку сам сегодня завернул в конверт к батюшке».
«Не в крутых» — это значит, что художник не в крутых обстоятельствах, а штучка, которую прислали Ждановичи, очевидно, золотой.
Невысокая плата за картину, но и она была возвращена другом.
ПОЗДНИЙ ПЛОД
Есть орехи, которые цветут очень красиво, все рвут цветки, нюхают и любуются ими, но когда цвет опал, вся прелесть сливается в центре его, в зерно. Оно покрывается скорлупою, а скорлупа созрелась и некрасива и так толста, что трудно раскусить.