Федотов. Повесть о художнике
Шрифт:
Парад войск полон красивостью, которую Пушкин называл «однообразной».
Парад войск в николаевской России был как бы основным жанром государственного балета.
У парада имелись свои традиции; им увлекался Павел, Александр Первый и Николай Первый и братья его — Михаил и Константин.
Предполагалось, что превосходный офицер Павел Андреевич Федотов займется батальной живописью; для этого он изучит искусство рисовать коней и таким образом соединит в своем мастерстве и знания пехотные и кавалерийскую службу.
Быт хорошо устроенного полка имел свою красоту, свою стройность, правда для солдата горькую. Богатые офицеры
Существует дерево красное, черное — оно в квартире Дружинина, а белое дерево — дерево струганое — сосновое, еловое, в лучшем случае березовое.
Павел Андреевич понимал красоту военной службы, но не дорисовал картину «Освещение полковых знамен в обновленном после пожара Зимнем дворце». Это большая акварель, хорошо прорисованная, хорошо расположенная, показанная начальству и незаконченная.
Она написана для показа и так и осталась до самой смерти Федотова незавершенной, хотя красочное решение было уже найдено, но однообразная красивость парада, торжественность его не пленили художника, который так хорошо знал дождь в Москве, и снег в Петербурге, и жажду солдат на походе, пьющих воду из бочки.
Федотов знал усталость похода и недолгую радость отдыха.
Правда, он рисовал официальные картины, он делал это перед выходом в отставку. Хороша картина «Бивуак лейб-гвардии Павловского полка. Отдых на походе». Офицеры, сохранившие, по картине судя, в походе всю строгость костюма, стоят в хорошо найденных группах, они разговаривают друг с другом. Мы, видя все разнообразие лиц, понимаем, не зная людей, что здесь даны очень хорошие портреты. В центре картины солдаты умелыми, не связанными, но строевыми движениями, вбивают колья для офицерских палаток. Такая картина могла быть куплена для дворца, но у нее один недостаток: она акварель и мала, а для торжества парадов нужны были картины крупные, в богатых рамах, вписывающиеся в роскошь дворцов, откуда шли приказания в армию.
Картины о дивизионном учении могли нравиться заказчикам, но не Федотову. Он знал другую Россию, другую армию, другую казарму.
В одной из его поздних картин отставной солдат пришел в казарму, в казарме его приветствуют мальчишка-музыкант, старый товарищ и ротная собака. Все устроено, но все бедно, сурово — не парадно.
Как императорский шатер среди офицерских и солдатских палаток, все выше и выше подымался над Санкт-Петербургом Исаакиевский собор. Он становился все красивее и позолотой и мраморами. Площадь его полов, мраморами выложенная, могла бы стать подножием для сапог целой дивизии. Гранитные камни, с трудом и усильем привезенные, вытесаны в колонны. Они так прочны, что фашистский снаряд, ударив в эти колонны во время блокады Ленинграда, отколол куски, но не мог их обрушить. Под полированной кожей колонны только обнажилось зернистое мясо гранита.
Собор прекрасен, но он темен; вы его таким темным не видали. Я-то видал, а вы не видали: теперь собор освещен электричеством. Те окна, которые проделаны под куполом, освещают только чердак под железной конструкцией, поддерживающий фальшивый купол внутри. В огромном соборе только восемь окон и те были затемнены портиками.
Собор набит золотом, мрамором, мозаикой, малахитом невиданной красоты, но живопись Брюллова, живопись Басина и зелень малахита — все во тьме.
Свечи из воска многих губерний России желтым пламенем своим не могли осветить храма.
Он темен, он набивался заказным искусством, как кладовая. Это внутренность огромного государственного сарая.
Говорю о соборе так много, потому что он был знаком николаевского искусства.
Федотов с маленькими картинами и поиски Александра Иванова, как нарисовать камни, как нарисовать воду, как характеризовать людей, все это не нужно Николаю и его огромному собору, который стал тюрьмой для живописи Брюллова.
Живопись и не надо было рассматривать, по мнению Николая — ее рисовали наизусть.
Рисовали мифологические и исторические картины. Мифологию еще знали, но уже забывали; но мифология — рассказы о богах и героях, помогала создавать торжественные и будто бы понятные картины.
Заученный, но уже мертвый миф как бы договаривал, что изображено на картине.
Не надо было вглядываться.
Само название картины подсказывало, что здесь изображено. На это накладывалось искусство художника. Художник мыслил целыми закрепленными фразами.
Была языческая мифология, христианская мифология, историческая мифология, на нее накладывалось искусство исполнения.
Но вырастал другой мир, была уже другая литература: писал Гоголь, писал Диккенс; новая реалистическая литература подготовлялась уже сотни лет. Время пыталось создать иное искусство, время выдвигало новые противоречия.
ХОГАРТ И ФЕДОТОВ
Прочтите жалобы английских фабричных работников — волосы встанут дыбом. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! какое холодное варварство с одной стороны, с другой — какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идет о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами англичан. Совсем нет: дело идет о сукнах г-на Шмита или об иголках г-на Томсона.
Был художник в Англии, им увлекался Федотов.
Узнал он о нем, вероятно, от Дружинина, хотя Вильям Хогарт был знаменит и у нас и рисунки его попадались в русской печати.
Вильям Хогарт родился в Лондоне в 1697 году в семье мелких фермеров; отец его получил некоторое образование, но успеха не достиг. Детство Хогарта прошло на чердаке, потом он сделался резчиком по серебру и профессиональным гравером. Вскоре у Хогарта появилась своя граверная мастерская. Одновременно он начал посещать частное училище живописи и рисования. Старое искусство его не удовлетворяло: он хотел рисовать то, что видел вокруг себя. Ходил по улицам и делал эскизы-иероглифы, условно записывал типы, которые проходили мимо него, на ногтях руки, как это ни невероятно.
Хогарт постепенно приобрел славу; он был превосходным портретистом, но славу он приобрел не этим, а тем, что создавал серии картин и гравюр, изображающих историю его современников. Создал, например, ряд гравюр «Модный брак». Это драма или комедия о несчастном браке беспутного лорда Сквендерфильда на дочери богатого купца, дочь эта воспитана согласно моде; муж и жена не любят друг друга, у жены появляется любовник, лорд хочет убить любовника, но сам получает смертельную рану. Любовник без штанов, в одной рубашке спасается через окно спальни; лорд умирает, а убийцу казнят публично.