Феерическая история. Наука смерти и любви
Шрифт:
– А как Жанна Сергеевна?
– Когда отпуск кончился – в науке он длинный, тридцать шесть рабочих дней – и я пришел на работу, все счастье мое прекратилось. Жанна Сергеевна увидела меня и, сразу все поняв, потащила в свой кабинет и там сказала, что отравится ядом, если я от нее уйду. И мужа своего отравит, чтобы в богадельне не жил.
– Да, запахи там, не позавидуешь...
Смирнов покивал замечанию и продолжил:
– И стали мы опять втроем жить – я, Лариса и Жанна...
– Втроем?!
– Ну да. Лариса, правда, об этом не знала. Ничего, справлялся, тем более, в химической лаборатории с этими короткохвостыми раками работы стало много, и Жанна Сергеевна большую часть себя отдавала банкам, склянкам и прочим
– Ну а крабы? Что за договор у вас с ними был?
– А вы слушайте. Я уже говорил, что в тот самый момент наш институт вплотную занялся короткохвостыми раками. Навезли их – вагон и маленькую тележку. Они по всем коридорам и комнатам туда-сюда лазали, в шкафах одежных на рукавах висели, сухари и печенье с чайных столиков воровали и даже в холодильники залазили. Короче, везде они были – маленькие и большие, серые и коричневые. И как-то в пятницу я одного маленького домой в кейсе принес. Он как таракан в него заскочил, я не заметил и принес. И зря, надо было его в сугроб вытрясти, чтоб замерз до смерти...
Смирнов замолчал, закурил сигарету и сразу же о ней забыв, напряженно уставился в горизонт.
– А что он у вас наделал?
– Ничего он не наделал. Ел мясо, как лошадь, бегал туда-сюда, на занавесках висел. В ванну прыгал... И смотрел, паразит, смотрел. А нам с Ларисой хорошо было, мы часто этим самым занимались. На полу, на кровати, на диване, в прихожей, в ванной... А он сядет удобно так, чтоб все видно было, и смотрит, смотрит, глазками своими крутя. Иногда я даже кончить из-за этого никак не мог...
– Ну, краб тут, скорее всего, не причем. Если вы по три раза на дню этим занимались, да еще, хм, в лаборатории на полставки, то, скорее всего, дело именно в этом.
– Может быть, вы и правы, но, сами понимаете, мне было на кого сваливать мелкие неприятности, и я сваливал... Однако, в целом, жили мы довольно-таки хорошо, если не сказать лучше всех. Но однажды, через месяц после того, как этот короткохвостый паразит у меня поселился, – Смирнов, брезгливо морщась, указал на останки съеденного им краба, – мне что-то не по себе стало. Вы знаете, у меня интуиция неплохо развита, и я остро почувствовал, что он готовит мне горе, неизбывное горе, которое всю оставшуюся жизнь будет сидеть у меня в печенках... Я взял его за панцирь, крепко взял – у него даже конечности повисли, и поклялся, что зверски съем его и всех его ближайших родственников, если он мне гадость какую сделает.
Но он сделал. Не осознанно, но сделал. Представляете, – вот мистика! – скоро крабы в институте начали один за другим дохнуть от какой-то неизвестной аденовирусной болезни. А мы как раз вплотную подобрались к решению задачи съема информации с памяти короткохвостых, точнее, эта задача была уже решена и решена, как ни странно Жанной Сергеевной. Это она придумала помещать крабов в атмосферу, содержащую пары этилового спирта, да, да, этилового спирта, не смейтесь – все великое просто, а иногда и вульгарно. Короче, задача съема информации была решена, как всегда, случайно – мензурка со спиртом разбилась, и капелька его попала в камеру цифрующего датчика, и оставалось только научиться записывать ее и выводить на периферию.
И тут такое дело – сплошной падеж всех подряд короткохвостых. И надо же – зимой! Отечественные крабы все окоченели в зимней спячке, а купить зарубежных мы, сами понимаете, не могли – институт, хоть и номерной, но долларов в кассе не было ни одного. И надо же было дернуть меня за язык! Представляете, на Ученом совете я предложил коллегам пожертвовать науке своих домашних крабов – к тому времени они уже у всех сотрудников жили, и даже у их родственников и соседей.
Вы не представляете, какая буря поднялась – многие уже сжились со своими короткохвостыми меньшими братьями, имена им дали, своего я Гошей назвал. А один научный сотрудник, как сплетничали в коридорах,
– Вы опять уходите от темы...
– Да вот, ухожу... Хотя, что уходить – сто слов осталось сказать... А может, и меньше.
Смирнов замолчал. Он скорбел по системе Станиславского.
– Ну, говорите же, не томите! – взмолился Роман Аркадьевич.
– Через три дня Жанна Сергеевна покрылась пятнами и перестала меня замечать. А еще через день ее нашли мертвой в запертом кабинете – его пришлось взламывать. Она такую дозу цианистого калия приняла, что была вся синяя и в пупырышках. И представьте картинку: стоим мы все вокруг нее, кто в трансе, кто всхлипывает, кто бледный, как хлористый натрий, кто спиртом халявным в порядок нервы приводит, а этот научный сотрудник, ну, тот, который крабов на дому коммерчески разводил, Грум-Грижимайло его фамилия, между прочим, весьма известная научная фамилия, подходит к видеомагнитофону, нажимает кнопку...
– Ну и что? Почему вы замолчали?
– Потому что через десять секунд после этого я чуть не умер от разрыва сердца...
– А почему? Я ничего не пойму, – растерянно проговорил Роман Аркадьевич.
– Что же тут непонятного? На экране телевизора пошел трехчасовой, не меньше, порнографический фильм...
– Порнографический фильм!?
– Да. И главные роли в этом фильме играли я и Лариса.
– Как это?
– Да так! Жанна Сергеевна все вытащила из мозгов Гоши. Представляете – все. И фильм, как вы, по-видимому, подумали, был отнюдь не черно-белым, а цветным и очень хорошего качества. И это еще не все. Фильм, как я говорил, был трехчасовым, и, пока мои коллеги, раззявив рты и забыв о холодеющем трупе заведующей лабораторией, смотрели, какие мы с Ларисой выделываем коленца и позиции, я поехал к Жанне на квартиру. Дверь была заперта, но я не стал звонить, стучать, кричать, просто вызвал службу спасения, и в пять минут они вырезали замки...
– И что? Мужа она тоже убила?
– Да. Он тоже был синим и в пупырышках... Но лицо у него было довольное. Жанна, наверное, ему сказала, перед тем, как яд дать, что на том свете у них все тип-топ будет, там ведь хребтов позвоночных нет, они душам ни к чему. Увидев его труп, я бросился назад в институт с единственной целью утопить в царской водке подлейшего из подлейших короткохвостых раков. Однако ничего не вышло. Я узнал, что Жанна Сергеевна за день до смерти отправила Витю Ященко, своего лаборанта, на черноморское побережье Кавказа с приказом выпустить Гошу на волю. Зачем она эта сделала? – вы можете спросить. Не знаю. Может, потому что в его рачьей памяти был я, любимый ею человек? Когда лаборант вернулся, я поставил ему три бутылки водки, и, выпив, он рассказал, где выпустил подлеца, из-за которого погибла красивая женщина в расцвете творческих и сексуальных сил. Найти его было несложно – всех институтских крабов мы кольцуем...
Минуту они молчали, переживая драму. Роман Аркадьевич смотрел в сторону.
– Вы что затихли? Глаза отводите? – спросил, наконец, Смирнов. – Считаете меня виновником смерти Жанны и ее мужа?
– Ну, может быть, косвенным...
– Нет, вы считаете...
– Бог вам судья, – натянуто улыбнулся Роман Аркадьевич. – А что случилось с Ларисой? Вы говорили, что она умерла виртуально?
– Жадной она оказалась, и дурой к тому же, потому и умерла, для меня умерла. Больше всего на свете не люблю жадных дур, с тех пор не люблю...