Фехтмейстер
Шрифт:
— Я с самого начала говорил, что это была дурацкая затея — посылать в Россию цареубийцу. А еще более дурацкая — давать этой вздорной курице контакт Сальватора. Наши германские друзья чересчур много на себя берут. Стоит им напомнить, что мы союзники, а не какие-нибудь там приказчики, «чего изволите?»! Вы знаете, что теперь происходит в столице русских?
— Да, — коротко ответил начальник разведки. — Наш человек из Стокгольма передал по дипломатическим каналам тексты некоторых передовиц вчерашней и сегодняшней прессы. Организация Сальватора, вероятно, полностью уничтожена. Госпожа Сорокина не только не решилась стрелять в императора Николая II, но и выдала все, что знала
— Проклятие! — Князь Эстерхази одернул мундир и сложил руки на груди. — И что же прикажете мне нынче докладывать государю?
— Ума не приложу, — честно сознался Макс Ронге. — Это крупнейшая неудача со времени начала войны.
— Начала войны! — хмыкнул генерал. — Быть может, даже предательство полковника Редля [22] не причинило нам такого ущерба!
Повисшая в кабинете пауза грозила затянуться, но в этот миг точно само провидение пожелало разрядить обстановку, и висевший на стене телефон яростно задребезжал, требуя к себе настоятельного внимания.
22
Альфред Редль — начальник военной контрразведки Австро-Венгрии. Был завербован российской разведкой, в течение многих лет передавал в Петроград ценнейшую информацию.
— Слушаю. — Миклош Эстерхази поднял трубку. — Что? Да, сейчас буду.
Он повернулся к начальнику разведки:
— Строго говоря, это вам звонили. Вас искали, не нашли на месте и решили обрадовать меня. Поздравляю, Макс! Здесь пахнет главным призом!
— Да что же произошло в самом деле?
— Звонили из шифровального отдела. Час назад в районе Лешича, это в полосе обороны 7-й армии, тирольские горные стрелки сбили аэроплан с генерал-квартирмейстером Юго-Западного фронта русских. Он отказывается говорить с начальником армейской разведки и требует кого-нибудь, соответствующего ему по чину и должности. Полагаю, что Господь все же любит нашу страну, раз столь благосклонен к ней. Я сейчас же отправляюсь в штаб 7-й армии. Надеюсь, эта удача сможет затмить в глазах императора провал группы Сальватора!
Это было около полудня. Теперь же почти смеркалось. Суетливый проводник бочком протиснулся мимо стоящих у окна жандармов и постучал в дверь купе.
— Ваше светлейшее высочество, подъезжаем.
Миклош Эстерхази поднялся с места, продел руки в рукава старательно поддерживаемой денщиком шинели и, кивком поблагодарив его, направился к выходу.
— Распорядитесь, чтоб мои чемоданы доставили к автомобилю, — мельком одарив стражей закона тяжелым взглядом, скомандовал он денщику. Жандармы молча вытянулись, козыряя и всем видом демонстрируя готовность собственноручно нести указанные чемоданы в любом указанном направлении.
Автомобиль ждал князя Эстерхази прямо у перрона. Едва поезд затормозил, и проводник, кланяясь знатному пассажиру, поспешил открыть дверь, возле нее тут же возник сухопарый майор в серо-синей полевой форме. «Начальник армейской разведки», — догадался Эстерхази.
— Ваше светлейшее высочество, — офицер отсалютовал и указал на «мерседес» с распахнутой дверцей, — весьма польщены вашим прибытием. Позвольте отрекомендоваться, майор Рихард фон Родниц.
Князь любезно кивнул, демонстрируя, что услышал слова разведчика. Ему, курировавшему действия разведки, контрразведки и жандармерии, не внове была подобострастная суета подчиненных. Еще бы, ни от кого иного, только от князя Миклоша Эстерхази император готов был выслушивать сообщения о тайной войне, ведущейся между
Император Франц-Иосиф с возрастом становился все более нелюдимым и все менее желал общаться со своими подданными. Несчастья, преследовавшие его последние десятилетия, отнюдь не улучшили отношения к жизни. Восьмидесятипятилетний старец чувствовал себя чуждым в новом веке. Эпоха моторов и скоростей казалась ему развратной и нелепой. Он постоянно брюзжал, что люди теперь не те, и нравы куда хуже прежних, и благородство уступило наживе… Десятилетия правления Франца-Иосифа охватили и взлет Австро-Венгрии, и ее падение. Война с Германией закончилась поражением и уступкой немалых территории, мятежи в Венгрии следовали один за другим, собственные подданные то и дело вспоминали о конституции и толковали, что старый Франц напоминает пробку в бутылке шампанского, и что пора бы вылететь ей вон.
Те, кто еще помнил Франца-Иосифа молодым, рассказывали, что в прежние времена он любил насвистывать, прогуливаясь по Вене, прелестные вальсы Штрауса. Но таких обломков уходящей эпохи осталось совсем мало. Теперь же император по большей мере молчал, бесцельно расхаживая по коридорам Бельведерского дворца и с опаской глядя на электрические лампы. Мало кто знал, что этот все еще могущественный правитель до паники боялся погибнуть в результате короткого замыкания.
К военным неудачам прибавились и семейные беды. Вначале его сын, наследник престола, Рудольф, покончил с собой, застрелив перед этим свою юную возлюбленную баронессу Марию Вечера. Затем мексиканскими повстанцами был расстрелян младший брат императора, Максимилиан, позарившийся на заокеанскую императорскую корону. А его жена, бельгийская принцесса, сошла с ума.
Вскоре после этого заточка убийцы-радикала настигла и супругу самого Франца-Иосифа, милейшую ироничную Сиси-Елизавету Австрийскую, никогда в жизни не причинившую никому вреда. Затем были роковые выстрелы в Сараево…
Какой-то умник придумал в те дни анекдот, повергший императора в глубокое уныние. Он живо представлял себе, как эрцгерцог Франц Фердинанд с супругой является смиренно перед апостолом Петром, и райский ключник говорит наследнику австрийского престола: «Э, ваше высочество! За вами движется огромная свита!»
Наверняка остряк, придумавший эту незамысловатую шутку, и представить себе не мог, сколько миллионов человек последуют за убитым в Сараево престолонаследником скорбным кортежем в райские врата!
Франц-Иосиф не хотел этой войны, да и вообще никакой не хотел. Он был слишком стар и слишком устал от жизни, чтобы вновь меряться силами на полях сражений. Его сердце было полно горечью, которую уже не могли развеять и унять ни многолетняя любимица, актриса венского театра Катарина Шратт, ни узкий круг тех, кого государь еще соглашался видеть.
Миклош Эстерхази был одним из немногих. Больше десяти лет он являлся личным адъютантом государя и славился тем, что всегда приносил хорошие новости. И теперь с трагической неизбежностью он понимал, что править, да и жить его господину оставалось недолго. Понимали это и другие придворные. Даже ультиматум Сербии, послуживший официальным поводом к войне, был составлен и отослан без ведома Франца-Иосифа его министром иностранных дел. Разве могло такое случиться в прежние годы?
И все же император все еще восседал на троне и правил. Это было странное правление: чаще всего он молчал, выслушивая доклады, затем кивком или слабым движением руки давал знать о своем отношении к рассматриваемому вопросу. А потом в таком же молчании подписывал бумаги и бродил, бродил, бродил по коридорам и залам пустого дворца.