Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию!
Шрифт:
Так или иначе, но выступление барона Ротшильда, сделанное уже 13 сентября 1904 года стало спусковым крючком общественной реакции. Поняв, что еврейская община отвернулась от партии либералов-юниотов на них начали спускать всех собак. Весело и с огоньком. Мало того, самого главу Форин-офиса по приказу короля арестовали уже 14 сентября. Требовалось немедленно спасать положение. Обстановка накалялась буквально каждый час, грозя вспыхнуть и перерасти в настоящую войну, которая Лондону была совершенно не нужна. Во всяком случае не с Россией и не сейчас. А она стала реальной как никогда. Под давлением Марии Федоровны и забурлившей общественности, Николай II отдал приказ утром 14 сентября
А вечером 15 сентября в Лондон пришла телеграмма, в которой правительство извещалось, что беспокойный генерал разгромил Юань Шикая и реставрировал Империю Цин. Что выглядело очень неплохо. Но только за исключением того факта, что тот самый Тибет, который англичане только-только оккупировали, новый Император Цин выделял в независимое государство во главе с русским Великим князем. Новая точка напряжения в и без того сложной обстановке не добавила радости никому на Туманном Альбионе. Мало того, начали ходить панические слухи о том, что Россия начала переговоры с Германией о совместной военной экспансии на юг – на Ближний Восток, в Персию, в Индию, а, возможно, даже и в Египет…. Сказки? Может быть. Только ведь Вильгельм II и так вел предельно агрессивную экономическую политику в этом направлении. Закрепился в Европейской части Османской Империи и пытался продвинуться дальше, строя железную дорогу до Багдада.
Запахло жареным.
Впрочем, так Алексей Николаевич и планировал. Оставалось только дождаться развязки, которая вряд ли заставит себя долго ждать.
Бах! Бах! Бах!
Резко и хлестко прозвучали выстрелы в этой довольно мирной обстановке, мгновенно выдернувшие генерала из задумчивого состояния. Он еще до конца не очнулся, а его тело уже совершало неочевидное движение – вместо рывка вперед, делало приставной шаг, уходя за единственное укрытие – Дин Вейронга. Тот, впрочем, уже заваливался, поймав, судя по всему, пулю. Так что – без верного плеча своего начальника – устоять не смог бы.
Не очень красиво. Но фактический начальник СМЕРШа и так уже был потерян, а генерал хотел не просто умереть, а в бою, с красивой перестрелкой.
Пауза. Магазины стрелявших опустошены. И Куропаткин рывком бросается к ближайшему дому, рыбкой ныряя в окно, к счастью не застекленное. И сразу откатывается в сторону, выхватывая нож. Он слышал – за спиной топот. Так что только чудом не ударил ножом Иосифа, который с пробитым пулей плечом, провалился в окно следом. И вовремя. Нападающие перезарядились и вновь открыли огонь. Пули засвистели в оконном проеме, терзая занавеску.
Поняв, что это Иосиф, а не враг, Куропаткин осторожно выглянул из-за занавески, оценивая обстановку. Наступила тишина и нападавшие, вышедшие из своих укрытий, приближались к домику, где засел генерал. Они явно не ожидали от него такого поведения.
– Эй! – Крикнули с улицы. – Генерал, а ты прыткий! Как лягушка!
– Делай зарядку по утрам, такой же будешь! – Хохотнул в ответ Алексей Николаевич, глаза которого как-то нехорошо загорелись. – Или глисты мешают?
– Какие глисты? Ты что несешь?
– Как же? Али не знаешь? В некоторых людях живет Бог, в некоторых Дьявол, а в некоторых – только глисты и обитают.
– Шутишь? – Зло произнес голос под смешки и хохоток соратников. – Теперь тебе не уйти!
– Так я никуда и не спешу! Это ты дерзишь как малолетка да у порога топчешься. – Произнес генерал и плавным движением вынырнул из-за стены, становясь
Ноги полусогнуты. Пистолет хватом в две руки, привычным для XXI и чудным для начала XX века. А дальше как в тире быстро расстрелял магазин по расслабившимся краткой перепалкой боевикам, и также плавно утек из проема приставным шагом. Отработал хорошо. Восемь патронов в его швейцарском Люгере поразили семь целей. Восьмой – в молоко. Все-таки не мастер стрельбы, да и нервничал.
За окном – мат-перемат. Народ бросился в разные стороны, ища укрытие. А генерал начал в полный голос декламировать песню Кипелова «Жить вопреки», очевидно, незнакомую аборигенам.
Поняв, что противник вновь стал приближаться к дому, Алексей Николаевич попытался повторить прием, только уже смещаясь в другую сторону. Однако не удалось. Быстро высадив пять пуль, он завалился, резко уходя в сторону после удара в плечо. Зацепили.
– Ты жив, генерал? – Вновь крикнули с улицы.
– Не дождетесь! – Хохотнул, переполненный адреналином Куропаткин и наудачу кинул в окно попавший ему под руку какой-то камень. Рефлексов у эсеров на такие вот вылетающие и катящие предметы не имелось. Однако знать об удачном использовании гранат они знали. Поэтому, промедлив секунду-полторы, вновь ринулись в разные стороны…
Последний патрон ушел, оставив затвор на задержке. Алексей Николаевич прислонился к стене и медленно сполз на земляной пол, оставляя кровавые разводы. Все предполье вокруг дома было завалено трупами и ранеными. С десяток человек лежало у окон в других комнатах домика, пытаясь зайти с тыла или с фланга. Это Иосиф постарался. Ранение в правое плечо вынуждало работать с левой руки. Но он справился.
Навалилась какая-то слабость.
Где-то на краю сознания Куропаткин слышал стрельбу на улице. Фиксировал какие-то крики Иосифа, вроде как обращенные к нему. Но никак уже ни на что не реагировал. Он вдруг почувствовал такой покой, такую легкость, такую умиротворенность, что невольно расплылся в улыбке. Этот чертов марафон, что он бежал столько месяцев к ряду, завершился. И теперь он надеялся хорошенько отдохнуть. Поэтому, с этой странной улыбкой на лице и отключился…
Эпилог
19 октября 1904 года, Санкт-Петербург
Алексей Николаевич только третий день как он пришел в ясный рассудок и хмуро взирал на тошнотворно чистую и ухоженную комнату. Двигаться выходило плохо. Каждый день приходил врач. Меняли повязки. Генерал потребовал лично осмотреть раны и его просьбу удовлетворили. Зеркала – удобная штука. Как ни странно – все оказалось чистенько и без нагноений. Хотя воспаление, как его сказали, было и сильное. Лежал в горячечном бреду, говорил какие-то странные вещи. Все уже думали, что не выживет, но отпустило, организм справился. Сам же генерал практически ничего не помнил за минувший месяц. Так, различные всплески миражей, когда перед глазами мелькали лица и вливал в него какие-то отвары…
Важной особенность комнаты оказалась фальшь стенка, неприметная с первого взгляда. Ее назначение было совершенно неясно генералу. Обычно, как он заметил, за ней возилась дежурная сиделка и несколько служанок. Но отчего сделали так – не ясно. Неужели второй комнаты под них не нашлось? Тем более, что судя по всему он был в каком-то дворце.
К обеду третьего дня в помещение заглянул лечащий врач. Его приход, правда, сопровождался много большим шумом и шарканьем, чем обычно. Словно туда табун лошадей загнали на цыпочках. Но Куропаткин этому вниманию не придал. Мало ли? Кроме того, он был слишком погружен в свои мысли.