Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском
Шрифт:
После задержания сходки были взяты под надзор квартиры участников преступного сборища. На квартире Осипа Красного па Силезской улице установили полицейскую засаду. Вскоре туда стали собираться неизвестные лица. Среди них оказался Феликс Дзержинский, по паспорту Роман Рацишевский.
Задержанная здесь же Михалина Ледер при аресте пыталась скрыться, для чего вышла в другую комнату и начала спускаться по веревке вниз. Сорвавшись, она упала, повредила ногу и вновь была арестована.
По проверенным агентурным сведениям, Леон Ландау, как и Феликс Дзержинский, являются членами Главного правления социал-демократической
При обыске задержанных лиц обнаружена переписка. В квартире Ландау изъяты два письма, за подписью «Юзеф».
У задержанного Дзержинского — Рацишевского изъято письмо личного содержания от неизвестной Сабины из Цюриха.
Сообщая о вышеизложенном, прошу указаний вашего превосходительства, как поступить с арестованными».
Бакай прочитал донесение и посмотрел на Челобитова.
— Как же, в самом деле, поступить с арестованными? — раздумчиво спросил он. — Ведь кроме как на административную высылку они не потянут. Ничего определенного... В чем же их обвинять?
— Э, — отмахнулся Челобитов, — был бы арестант, статья найдется. Натянем!
Он забрал папку и ушел к себе.
Вскоре Бакай уехал в Петербург. Он давно обращался в Департамент полиции с просьбой уволить его в отставку. Решение объяснял тем, что не может сотрудничать с начальником Варшавского отделения Заварзиным, который свою работу строит на провокациях, привлекает к ней уголовников, проституток...
Бакаю предложили новую должность — начальника охранного отделения в Одессе, его не хотели отпускать из полиции. Но Бакай отказался и, получив новогодние наградные, уволился в отставку.
Теперь он жил в Петербурге, в квартирке, выходившей окнами на Петропавловскую крепость. Писал мемуары.
Он часто встречался с редактором журнала «Былое», даже дружил с ним. Бурцев ждал от Бакая его записок, уверившись наконец в том, что бывшему чиновнику для особых поручений известны многие закулисные дела полицейского департамента. В одно только не верил редактор историко-революционного журнала: в то, что Евно Азеф, глава боевой организации эсеров, готовивший покушение на царя Николая II, — сотрудник жандармского управления.
Глава восьмая. Снова в Сибирь...
На этот раз арест был недолгим.
Задержанных на Цегляной и Силезской улицах пришлось отпустить под залог — слишком уж бездоказательны были предъявленные им обвинения. Ротмистру Челобитову не удалось «натянуть» дело, как он ни изощрялся. Арестованных выпустили до суда, под тысячерублевый залог. Деньги раздобыли с трудом, опустошив для этого партийную кассу.
Дзержинский и в тюрьме, и теперь, на свободе, напряженно думал о причине провалов, постигших организацию, о провокаторах, крутившихся где-то рядом и остававшихся неуловимыми.
Беспокоило и другое — авантюризм эсеров-боевиков, анархистов, польских социалистов... Террористы разных политических оттенков устраивали налеты, грабили казенные винные лавки, почтовые конторы,
Вскоре после освобождения Юзеф затеял разговор на эту тему с Ганецким и Барским.
— Я хочу сказать еще об одной стороне губительных действий террористов и провокаторов, — говорил Дзержинский, по тюремной привычке расхаживая из угла в угол. — Как ни странно, но и то и другое взаимосвязано. Для меня ясно одно: авантюризм террористов создает дополнительную питательную среду для провокаторов. И те и другие отнимают так много сил и энергии у революционеров. Я уже не говорю о теоретической стороне дела. Террор — результат неверия массы в восстание, он отвлекает силы революционеров.
Разговор о террористах и провокаторах вызвала газетная статья, подводившая итог действий террористов в Варшаве. За год было совершено двести сорок восемь покушений, убито почти сто человек и ранено восемьдесят четыре. Все это было, главным образом, делом рук террористов-эсеров.
Дзержинский сказал:
— Террористы бессильны что-то сделать для революции. Будем и впредь разъяснять бессмысленность и вред индивидуального террора. Мне кажется, что сейчас террор стал просто выгоден охранке, Департаменту полиции. Потому и участились всякие покушения, организованные охранкой. Но вот с провокаторами, проникшими в наше подполье, церемониться не следует. Главное — обнаружить и обезвредить их. Нам нужна центральная следственная комиссия по провокаторам. Иначе... Иначе мы просто не сможем дольше существовать.
— Я слышал, что в охранку Варшавы проник революционер, который долго работал там и теперь разоблачает провокаторов, — сказал Ганецкий.
— Не знаю... Такой случай был когда-то у народников. Дело это трудное, ведь при самых благих намерениях человек обязан что-то давать охранке, кого-то раскрывать, выдавать. Иначе его просто держать не станут.
...А бывший чиновник для особых поручений Михаил Бакай, про которого что-то прослышал Ганецкий, в это время уже сидел в каземате Петропавловской крепости. Его арестовали в марте.
Арест и обыск в квартире Бакая раскрыли, как много он знал о царской охранке. На письменном столе Бакая лежала незаконченная рукопись, посвященная полицейским провокациям в Варшаве. Нашли и другие документы, подтверждавшие, что много знающий сотрудник охранного отделения Бакай перешел на сторону социалистов-революционеров.
Бакай оказался провидцем, когда за день до своего ареста сказал редактору Бурцеву:
— Мы с вами, Владимир Львович, совсем размагнитились. Столько лет я подвизался в охранке, а позабыл, что те же Герасимов, Лопухин, Трепов, — Бакай назвал еще несколько лиц из Департамента полиции и Министерства внутренних дел, — столь сильны, что могут стереть в порошок любого противника царского строя. — Бакай выдвинул ящик письменного стола, взял пачку бумаг и отдал Бурцеву. — Заберите-ка это с собой да спрячьте подальше. Как бы не загреметь мне туда, под шпиль Петропавловки, — он указал в сторону окна, где на той стороне Невы виднелись бастионы крепости, превращенной в тюрьму для особо опасных государственных преступников.