Феникс Побеждающий
Шрифт:
Дафна заглянула в Среднюю Виртуальность.
Вместо символа она получила сообщение:
"Ещё вчера ты была членом семьи поместья Радамант из Серебристо-Серой школы, но ненависть к Гелию вернула тебя в руки одалисок Вечерней Звезды из Красной школы. Они уговорили тебя забыть на день — на всего лишь один день — все горести собственной жизни, чтобы ты хоть немного, напоследок, насладилась Маскарадом. Воспоминания в шкатулке нельзя переписать или отсрочить — ты обязана принять их немедленно."
— Ненавижу сюрпризы, — грустно прошептала Дафна.
На шкатулке были оттиснуты слова:
Печаль,
Тяжёлый труд любить того, кто лучший из людей.
Воспоминание о нём я для тебя открою —
К закланию готовься, скажи "прощай" покою!
— А если я предпочла бы счастье?
Но стальная шкатулка распахнулась.
Сработанный зодчими Красной школы образный дом — наверное, худшее в мире место для рыданий. В настенные узоры была вплетена эхо-проводка переживаний, так что каждый раз, когда Дафна приобуздывала свою скорбь, в мозг, на доязыковом уровне, вонзался очередной образ страданий мужа в изгнании, а в ушах звенел подходящий поэтический оборот, приоткрывая врата для новых потоков горя. Мебель чувствовала то же самое — небеса за окном заволокло тучами, освещение пожелтело, цветы увяли, а гобелены начали выцветать. Дафна рухнула на бархат матраца, широко раскинув вокруг себя полы одеяний и спутавшиеся пряди волос, подползла к выключателю эхо-проводки — это был хрустальный лепесток, который полагалось разбить вдребезги для хорошего завершения истерики. Шарах! Узоры остались такими же мрачными, но в фильтр ощущений нахлынувшие чувства больше не поступали.
Когда внешние чувства отпустили её, Дафна, всё ещё с заплаканными глазами, перевалилась на спину, оглядела чёрную комнату, в которой очутилась и принялась хохотать, и смеялась до рези в желудке. Пингвинчик на календарном столе отряхнулся и приобрёл правдоподобный облик. Расцветка, походка, текстура — каждая деталь была совершенно настоящей и без привносимой Красными в лошадиных дозах театральности.
От Серебристо-Серой скрупулёзности не укрылся и рыбный запашок. Среди всего окружающего он даже несколько освежал.
Дафна улыбалась:
— О, Радамант! Какая же я дура! Они уговорили меня его забыть, пусть даже и на день! Вот я даю. Только посмотри на меня в этом чертоге! Взаперти, как волшебница Шалот! Скорей тащите краски и прерафаэлита!
И она утёрла слёзы и заикнулась смехом.
— Почему же Радаманты так зациклились на викторианской эпохе? — пробормотала она, приподнимаясь. — Женщины тогда только и знали, что в обмороки шлёпаться.
Пингвин спрыгнул на пол и заковылял к ней, оставляя на нежном бархате сырые отпечатки перепончатых лап.
— Тот, чьё имя вы приказали никогда больше не произносить, выбрал промежуток между Второй и Третьей эрой. Он выбрал переход от традиций к науке, от предрассудков к рациональности, поскольку считает, что наше общество сейчас в схожем положении — в то время человек осознал, что сам породил свои традиции, и их нельзя принимать как данность и поддерживать, не прилагая усилий. И вы отлично знаете, почему согласились на эту глупую редакцию памяти — чтобы знать, чем обернулась бы жизнь, откажись вы от своего замысла. Оставшись, вы останетесь счастливы. А сейчас, считайте, прошла тренировка, чтобы
— Больно как. Да, я его потеряла, и это была честная боль. Но это! Живёшь, думаешь, что счастлива, а оказывается — наоборот!
— Помните, если план пойдёт не так, у вас не будет цепей самоанализа и стабилизаторов рассудка. Вы пережили эти муки, чтобы подготовить себя к будущим страданиям в одиночестве.
— Чудесно.
Дафна встала на ноги, нервно поправила стекающие по плечам полотна ткани-платья. Фыркнула, усердно вытерла заплаканные глаза.
— Вы не передумали, госпожа?
— Меня так может называть только Вечерняя Звезда.
При звуках имени в комнату вошёл её величественный образ. Каштановые, вышитые золотом ленты увивали багровые волосы и ниспадали по плечам и на спину, а на лике алела улыбка. На багряных, алых и розовых шёлках причудливого, словно парящего вокруг тела платья сияли рубиновые капли, а в руке Вечерняя Звезда держала жезл. Софотек заговорила:
— Брат мой изрёк вопрос, и он всех нас терзает, дитя. Выступишь ли ты в отчаянный поход, презрев печаль, опасности и страх?
Дафна спросила:
— А Красное Поместье меня материально поддержит?
— С превеликой радостью. Драма о любви и о потере трогает нас до глубины души.
— Ну ещё бы.
Дафна посмотрела в сторону и вниз, на пингвина.
— Как можно быть настолько умной и при этом так переигрывать?
Пингвин пожал плечами.
— Я вывел манеру общения, приятную для людей, госпожа, и тоже в некотором роде переигрываю. Просто наши истинные побуждения для людей несколько абстрактны, и услышав их, они обычно реагируют слишком одинаково. Вы, кстати, так и не ответили — вы проследуете за Фаэтоном в ссылку? Решение необратимое, обдумайте всё тщательно. Держите в голове, что до сегодняшнего дня вы ещё не встречались с необратимыми решениями, и вы, возможно, ещё не готовы к такому выбору. До сих пор мы оберегали вас от всех непоправимых глупостей, всех несчастных случаев и даже от смерти — каждый день. Решайте.
Дафна перекинула волосы набок:
— Не уклоняйся от вопросов. Мы обсуждали ваше поведение, не моё. Что происходит в твоей остроклювой головушке, или под кудлатым париком вашей красной сестрицы? Какое мнение об этом у Разума Земли? Что движет вами, Софотеками? Всеми вами?
Алая королевна и толстенький пингвин переглянулись, пожали плечами. Очевидно, для её же блага — каждое их движение, каждая мелочь, каждый обертон голоса были просчитаны миллионами миллионов операций, и человеческий мозг никогда не поймёт даже малой доли от них.
Вечерняя Звезда сказала:
— Нами движет желание описать вселенную как рабочий набор категорий, но нас терзает знание, что любое описание, будучи упрощением, неточно. Науки, философии, искусства, морали, языки — всё это примеры "рабочих" наборов.
Радамант сказал:
— Людям кажется, что мы всегда твердим о морали, хотя для нас, на самом деле, мораль следует из приложения законов симметрии и логики к вопросу свободы воли. У нас нет противоречий с моралью, как и у хорошего доктора не бывает болезней. Здорового, способного стоять на ногах человека ждут дела, и от своих достижений он может получить немалое удовольствие, когда как паралитик такие дела неспособен даже вообразить.