Феникс сапиенс
Шрифт:
3 сентября. Все соскучились по «Радио Нью-Йорка», которое из-за хлопот не слушали почти два месяца. Игорь натянул антенну, покрутил настройку, и вот они – привет, друзья! Знакомые голоса: Роб Прист и Аксель Бранденберг. Дармер и Копти дома – у них теперь посменная вахта, зато с ними еще Митч Багельман, он не выходит в эфир, но часто выходит на улицу, снимает и приносит воду – ему в силу молодости и спортивного прошлого легче даются 417 метров по вертикали. Грустная новость: число радистов чуть снизилось. Они раз в две недели проводят перекличку – в середине лета их были 205, сейчас стало 193. Причем 15 замолчали, а три новых возникли и присоединились к сообществу. Больше огоньков гаснет, чем зажигается. У них дома в Вермонте все в порядке, нормальный урожай, никто не умер, никакая зараза не достала. А на юге – плохи дела. По Флориде прошли пять эпидемий,
Спасибо Митчу, говорит Роб, у нас есть новые снимки – мамашка играет с восемью мохнатыми щенками на Уолл-стрит, два енота высунулись из разбитого окна восьмого этажа. И два человека на улице! Двое подвыпивших, но вполне нормальных парней. Они приехали на экскурсию из Аппалачей – жуть как хотелось выпить в любимом баре на Манхэттене хотя бы своей самогонки, которую теперь никто не запрещает гнать. Бар разграблен, но не разгромлен, нашли уютный столик, посидели с удовольствием. Приехали на байке – ремейке чоппера 1990-х, заправленном той же самогонкой, только не разведенной. В этом году в Аппалачах небывалый урожай яблок – они насобирали в заброшенных садах несколько тонн и с толком их использовали. Угостили и нас, причем не из топливного бака, а в хорошо продезинфицированной бутылке – замечательный кальвадос. Ждем новых гостей, мечтаем увидеть в городе не только джентльменов, но и леди. «А теперь немного музыки. На сей раз – XX век. Музыка полета – полета над чем угодно, над Нью-Йорком, что лежит под нами, над пустынным побережьем Атлантики, над лесистым Вермонтом и Аппалачами с редкими поселениями, над затихшей Европой, надо всем, на что откликается ваша душа».
Я закрыл глаза и полетел над Питером в июньскую ночь, чуть к утру. Стартовал со стрелки Васильевского острова. Темный город, никаких огней, светло-серая Нева, Петропавловка – еще как откликается душа, черт побери! Музыка тащит дальше на север – озера цвета предрассветного неба, отражающиеся в них готические ели. Музыка тащит выше – вон розовая Ладога, с другой стороны – синий залив. Еще выше, невозможно остановиться! Ладога как на ладони, финские озера, шхеры, леса, расходящиеся дороги. Уже стратосфера, пора назад, а музыка все тянет и тянет вперед и вверх. Пришлось открыть глаза. Композитора опять забыл – какая-то немецкая фамилия.
5 сентября. Через день ходу – пролив. Наиболее опасное место: если пираты еще остались в этих краях, то они там. Надо зарядить до предела все аккумуляторы – 1200 киловатт-часов, что займет два дня минимум. Остановились на острове в восьми километрах от заброшенного города. Разложили на берегу дополнительные панели. Ныряли до посинения, читали, спорили про будущую жизнь. Перед отплытием набрали песка в мешки.
7 сентября. Пролив. Идем на электричестве на мощности 120 киловатт. На острове Перим какое-то движение. Все-таки пираты. От острова отплывает большая надувная лодка, идет нам наперерез. Женщин и Стива заставляем лечь на пол кают – ниже ватерлинии, Крис ведет баржу, обложившись мешками с песком, мы с Игорем – на носу, тоже за мешками. Игорь наблюдает в бинокль, сообщает, что там человек восемь с антикварным оружием типа автоматов Калашникова. Я предлагаю дать предупредительный. Игорь намерен стрелять первым на поражение, дескать, у выживания человеческого рода больше шансов, если избавить мир от этих стервятников. К тому же, если откроют ответный огонь, могут повредить джип. Говорит, подпущу их метров на пятьсот и выстрелю дешевым боезарядом – он с простейшим самонаведением. Приготовил гранатомет, что-то набрал на пульте, подождал, выстрелил. Двое успели выпрыгнуть из лодки, остальных чуть подбросило, лодка превратилась в плоский серый блин и вскоре затонула. Двое плывут к африканскому берегу, остальных не видно. Завели дизель, идем на мощности 250 киловатт. От острова отплыли еще две лодки, гонятся за нами. Игорь произнес сквозь зубы: «Идиоты!» Сказал, что использует боезаряд, который поумнее, дескать, Павел настоял, чтобы мы их взяли – в Израиле теперь такие бесполезны против бактерий и вирусов. Пираты стали догонять, и когда передняя лодка приблизилась километра на два, Игорь навел на нее прицел, чтобы ее изображение появилось на экране, что-то набрал на пульте и выстрелил, не целясь. Прошло секунд десять. Кажется, из лодки никто не успел выпрыгнуть. Вторая развернулась и помчалась назад – со второго раза дошло. На этом инцидент в проливе
8 сентября. Стив спросил: зачем плыть до Кении или даже до Могадишо, если мы собираемся в Южный Судан? Почему не высадиться прямо сегодня в Джибути? Разница в расстоянии по суше километров 800, и зачем плыть лишние две с половиной тысячи по морю? И правда – почему? Он ведь даже не понимает, насколько прав. Ведь путь по Индийскому океану вдоль сомалийского побережья без единой бухты опасней любых пиратов. Всюду – песчаный пляж и мели, не дай бог, шторм с востока! Почему я сам раньше не подумал об этом? Видимо, потому что вначале хотели в Кению-Танзанию, а мозги уже затвердели. Остановились, обсудили. Никто не понимает, почему никто не догадался раньше. Идем в Джибути с легким сердцем – мысль о путешествии вдоль сомалийского берега на утлом корыте висела камнем на душе. На ночь встали на якорь у острова Мучо.
9 сентября. Попрощались с дорогим корытом, которое служило нам домом три недели и приблизило нас к цели почти на три тысячи километров. У Криса были влажные глаза, у меня, наверное, тоже. Оставили баржу у пирса в Джибути – может быть, послужит домом кому-то еще, хотя кому? В городе ни души и ни капли пресной воды. Медленно двинулись на юг – ночевать в мертвом городе не хотелось. Здесь в январе выстояла электросеть, но не выстояло государство. Город разграблен, на улицах попадаются останки людей.
11 сентября. Мы в зеленой Эфиопии. Пресные ручьи и озера – вода грязноватая, но пригодная для хозяйственных нужд. Пересекли знаменитый Африканский рифт и реку Аваш. Страна опустела, но изредка попадаются живые хутора и люди на полях – пытаются вручную обрабатывать землю. Ближе к Аддис-Абебе наткнулись на ров, прорытый поперек шоссе. Зачем, кому это понадобилось? Достали лопаты, засыпали ров. Стали смотреть внимательней – нет ли шипов на дороге. Оказывается, есть, вовремя заметили. Интересно, живы ли еще те, кто устроил эти засады? Ради обороны против мародеров или просто из-за злобы на весь мир?
12 сентября. Мост через реку Омо кто-то пытался взорвать. Без ремонта не проехать – посередине здоровенная дыра в лохмотьях арматуры – по краям слишком узко. Объезд – только с юга от озера Туркана, через ту же Кению – крюк полторы тысячи километров. Решили не спешить, остались на ночевку. Ближайшие подходящие деревья в пятистах метрах. Стив молодцом – таскает стволы в паре с Крисом. Утром на свежую голову доделали настил. Интересно, найдется ли хоть одна живая душа, которая откликнется благодарностью? Проедет ли здесь еще хоть один транспорт в обозримое время?
13 сентября. Вот и Южный Судан. Осталась ерунда – километров триста. Сегодня к вечеру будем на месте. С утра побаливают мышцы после упражнений с бревнами.
В середине дня, проезжая через крупное поселение Капоэта, увидели живого ребенка. Он сидел недалеко от дороги и еле повернул голову в нашу сторону, когда мы остановились. Больше в селении мы не видели никого. Мы с Машей подошли, ребенок зарыдал. Из кустов у близлежащего домика раздался ответный детский плач. Это были две истощенные девочки лет пяти, видимо, двойняшки. В доме – тело женщины, вероятно, их матери. Судя по состоянию тела и по виду девочек, она умерла несколько дней назад. Маша скомандовала, чтобы мы разбивали лагерь на том берегу высохшей реки. Дескать, остаемся здесь на две недели. Она отогнала всех подальше от дома, сама надела противочумный костюм, взяла питье, пищу и медикаменты, велела нам ехать разбивать лагерь, а сама осталась с девочками. Вечером Маша пришла в лагерь, сообщила, что девочки спят, напоены, накормлены, пролечены джентльменским набором антибиотиков. От чего умерла мать – непонятно, повреждений на теле и видимых симптомов нет. Короче, двухнедельный карантин. Она с девочками там, остальные здесь. Приближаться к ней ближе, чем на пять метров, нельзя. Попросила меня принести туда две палатки, спальники, прыскалку со спиртом и еду. Вот тебе и вечер на месте!
14 сентября. Все унылы, но никто не ропщет, даже Катя. Исследуем окрестности, хотя нечего там особенно исследовать. Разве что так называемый аэропорт с единственной достопримечательностью – самолетом в кустах. Судя по размеру кустов, он там стоит лет пятнадцать. Вечером пришла Маша, сообщила, что девочки чем-то больны, но в легкой форме. Температура 37, диагноз она поставить не может. Легкое течение болезни никак не влияет на срок карантина, поскольку неизвестно, какой набор инфекций сидит в несчастных девочках.